— Только не зови свою тётку-уборщицу на свадьбу! Что люди скажут?! — будущая свекровь держала список гостей так, будто это список акционеров крупного банка, а не наш будущий банкет в банальном загородном ресторане.
Я смотрела на неё и думала только об одном: вот сейчас, прямо здесь, посреди кухни с бежевым гарнитуром и идеально вымытой плитой, решается не вопрос «кого звать».
Решается вопрос — кто я.
— Какая ещё тётка? — переспросил Игорь, мой жених. Он сидел на табурете и ел оливье прямо из общей миски, не дожидаясь «праздника». — Лида что ли?
— Лида, — исправила я. — Тётя Лида.
— О, — протянула свекровь, закатив глаза так высоко, словно пыталась увидеть там свой «высший круг». — Только её нам тут не хватало…
Тётя Лида пахла хлоркой, табаком и чем-то тёплым, домашним, чего нет ни в одном дорогом парфюме.
Она появилась в моей жизни так прочно, что иногда казалось — была всегда.
Когда мне было восемь, мама заболела и лежала месяцами в больницах с серозными шторками и запахом лекарств. Отец быстро понял, что семейная жизнь с больной женой — не его история, и тихо исчез в закат с новой «любовью всей жизни».
А тётя Лида просто пришла и осталась.
Она работала уборщицей в школе днём и в поликлинике — по ночам.
Поднималась в четыре утра, чтобы успеть помыть два этажа до прихода врачей. Потом приносила мне в контейнерах картошку, тушёную с капустой, и говорила своим низким, чуть прокуренным голосом:
— Ешь, Машка. Учиться голодная будешь — в голове пусто.
Я ненавидела её халат.
Серый, с пятнами от хлорки.
Ненавидела её растоптанные кеды, её вечную усталость и потрескавшиеся руки.
Но ещё больше я ненавидела себя за то, что стыжусь её.
Когда в школе спрашивали, где работают родители, я врал… нет, я аккуратно «приглаживала» правду:
— Мама — на подработке, папа… в командировках. Тётя помогает.
Я ни разу не сказала вслух: «Тётя моет за вами полы».
Хотя именно эта женщина в старом халате оплатила мои школьные обеды, куртку на зиму и репетитора по математике, когда я вдруг решила, что хочу «куда-нибудь в университет, не хуже других».
— Ты должна вырасти человеком, — говорила она. — Не профессией, не зарплатой. Человеком.
И вот, кажется, настал экзамен.
— Мы будем приглашать только близких, — рассуждала будущая свекровь, водя ручкой по листу бумаги. — И тех, кто соответствует уровню. У-ро-вню, Маша, — она разделила слово на слоги, словно объясняла мне таблицу умножения.
— А тётя Лида… — начала я.
— Тётя Лида работает уборщицей, — отрезала она. — Ты сама мне рассказывала.
Игорь поднял голову:
— Ма, ну перестань. Что тебе, жалко стула, что ли?
— Мне жалко фамилии, — вспыхнула она. — Ты представляешь, что люди скажут? Она же придёт в своём халате и кроссовках, сядет рядом с профессором твоего отца!
Я вздохнула.
— Во-первых, у тёти есть нормальное платье, — сказала я. — Я ей сама подарила. Во-вторых, профессор твоего мужа, — я посмотрела на свекровь, — сам обычный человек. С двумя ногами, двумя руками и любовью к бесплатным фуршетам.
Игорь прыснул, но быстро спрятал улыбку — видимо, инстинкт самосохранения.
— Маша, — будущая свекровь придвинулась ближе и заговорила «разумным» тоном. — Подумай сама. Это наш праздник. Наши гости. Многие тебя даже не знают, тебе ещё вливаться в круг. И тут ты приводишь какую-то тётку-уборщицу. Люди не будут разбираться, кто она тебе там по крови. Они увидят её — и сделают выводы.
— Какие? — спросила я.
— Что ты… не нашего уровня, — сказала она почти шёпотом, но так, чтобы услышали все.
Повисла пауза.
Игорь потянулся к миске с салатом и внезапно показался мне настолько мелким, что можно было положить его в эту же миску — где-то между горошком и колбасой.
Свадьбу мы начали планировать, как только подали заявление.
Ресторан, фотограф, ведущий, какие цветы на столах, какой торт — три яруса или два, «чтобы без лишнего»…
Я ходила, выбирала, слушала, кивала.
И каждый раз думала только об одном: тётя Лида копается в ведре с хлоркой, а я смотрю на метровые букеты роз.
— Ты не устала? — однажды спросила она по телефону. — Всё-таки событие. Волнуешься?
— Нормально, — сказала я. — Только очень много всего.
— Главное, чтоб муж человек был, — ответила она. — Остальное приложится. Так, я побежала, у нас тут опять кто-то руки не помыл перед сменой, и всё вокруг как в свинарнике. Чмок тебя, Маш.
Она говорила «чмок» вместо «люблю».
И я, дура, иногда хотела, чтобы она сказала именно «люблю».
Но у каждого свой язык нежности.
— Что скажет твоя тётка, если мы её не позовём? — вдруг спросил Игорь.
Это было вечером, мы уже были у меня — в моей съёмной однушке, ещё не переписанной «под общую».
— Она подумает, что я стыжусь её, — честно сказала я.
— Но ведь… ты стыдилась раньше, — напомнил он. — В школе, в институте. Ты сама рассказывала, как не хотела, чтобы она приходила на родительские собрания.
— Я была ребёнком, — ответила я. — Дура. Я боялась, что надо мной будут смеяться из-за её халата.
Я посмотрела на него.
— А теперь стыдно не за неё. А за людей, которые до сих пор измеряют человека должностью.
Он поморщился.
— Мамы ты сейчас тоже называешь?
Я вздохнула.
— Я называю то, что слышу. Она вслух сказала «тётка-уборщица». Прямо при тебе.
— Она просто… волнуется, — начал он. — Она всю жизнь строила статус, связи, имя. Папа — профессор, она — завкафедрой. У них всегда были «правильные люди» рядом.
Он сел рядом.
— Ты же понимаешь, — продолжил он. — Для неё очень важно, как это будет выглядеть.
— Для меня тоже важно, — сказала я. — Чтобы на моей свадьбе был человек, которому я обязана тем, что вообще дошла до этого дня.
Он замолчал.
И вот тут, кажется, мы наконец говорили честно.
Не о цвете салфеток и сорте шампанского.
О том, что важнее.
Через несколько дней свекровь позвонила сама.
— Машенька, я тут подумала, — её голос был сладким, как мармелад, которым прикрывают просроченный пирог. — Я не хочу ссориться. Но давай всё-таки по-взрослому, рационально.
Это «по-взрослому» меня всегда настораживало.
— Слушаю вас, — сказала я.
— Давай мы сделаем так. Ты с тёткой встретишься отдельно. После свадьбы. Посидите, отметите. А на самом празднике — только достойные люди. Всё-таки фамилия, статус, круг…
— То есть вы предлагаете мне устроить две свадьбы, — уточнила я. — Одну — настоящую, с моей семьёй. И одну — картинку для ваших знакомых?
Она помолчала.
— Машенька, ну ты утрируешь…
— Я уточняю, — поправила я. — Чтобы не было недопониманий.
— Я просто хочу избежать позора, — сказала она.
— Позора — для кого? — спросила я.
Повисла пауза.
— Для нас, — наконец выдохнула она.
Я закрыла глаза.
Вот он, ключ. Не «для тебя», не «для вас с Игорем». Для нас.
И я в это «нас» не входила.
Первый и последний раз мне было по-настоящему стыдно за тётю Лиду, когда она пришла на школьный выпускной.
Она купила себе новое платье — ярко-фиолетовое, с пайетками. Оно сидело на ней странно: слишком обтягивало живот, не скрывало широкие плечи. Но глаза у неё светились так, будто платье было сшито в Париже.
— Я у себя в поликлинике все ночи мыла, — сказала она. — Чтоб тебе на праздник что-то новенькое было. И мне заодно, — хмыкнула.
Классные девочки в бежевых платьях с заниженными талиями смотрели на неё и перешёптывались.
Одна сказала:
— Где она такое вообще нашла? На рынке?
Я приросла к стулу.
Тётя Лида подошла, обняла меня, вручив букет ромашек:
— Ну всё, Машка. Ты у меня школьницу отбомбила. Дальше — только вперёд.
Я тогда не смогла сказать ей вслух «спасибо».
Я всю дорогу домой молчала.
А дома — рыдала в подушку, от злости на себя.
В институте на церемонию вручения дипломов она не пришла.
Сказала:
— Я лучше смену возьму. Ты там и без меня справишься.
И я справилась.
Но это было впервые, когда зал казался слишком большим и холодным.
А теперь у меня была возможность исправить одну старую ошибку.
Или повторить её на новом уровне — с платьем подороже.
— Мам, — сказала я свекрови, — я очень уважительно отношусь к вам. Вы воспитали сына, которого люблю. Вы сделали карьеру, вы многое можете мне рассказать о жизни.
Она смягчилась.
Улыбнулась голосом:
— Ну вот, это уже похоже на разговор…
— Но, — добавила я, — на моей свадьбе будет моя семья. В полном составе.
Она напряглась.
— То есть?
— То есть тётя Лида будет сидеть за столом рядом с вами. Или свадьбы не будет.
Повисла пауза.
Такая, в которую влезает весь исход жизни.
— Ты… шантажируешь меня? — наконец спросила она ледяным голосом.
— Я обозначаю границы, — ответила я. — Один раз. Чётко. Чтобы потом не было «мы не знали».
Она втянула воздух.
— Игорь в курсе, что ты так решила?
— Да, — сказала я. — Мы говорили.
Это было наполовину правдой.
Но сейчас вторая половина решалась как раз в этот момент.
Вечером я сама начала разговор с Игорем.
— Твоя мама считает, что моя тётя опозорит вашу фамилию, — сказала я. — Я считаю, что отсутствие тёти опозорит меня.
Он долго молчал.
— Ты ставишь условие, — наконец сказал он.
— Я ставлю точку опоры, — поправила я. — Мне нужно знать, с кем я выхожу замуж: с мужчиной, который не боится своего окружения, или с человеком, который готов продать близких ради аплодисментов «правильных» гостей.
Он опустил голову.
— Ма просто… — начал он автоматически.
— Ма — взрослая женщина, — резко перебила я. — И если у неё до сих пор в голове «что люди скажут», это её выбор. А мой — не подстраиваться под этот страх.
Я стянула с пальца помолвочное кольцо и положила на стол.
— Если для тебя правда важно, что скажут люди, — сказала я тихо, — можешь отнести кольцо ей. Она точно найдёт невесту «соответствующего уровня».
Он вздрогнул.
— Маша, ты чего…
— Я того, — ответила я. — Я не смогу всю жизнь оправдываться за тех, кого люблю.
Тишина.
Он смотрел то на кольцо, то на меня.
Как будто выбирал.
Тётя Лида узнала последней.
Я пришла к ней после работы, в старую пятиэтажку, где пахло супом и кошачьим кормом. Она сидела на табурете, ободрав картошку.
— О, невеста пожаловала, — хмыкнула. — Чего такая смурная? Фату не ту дали?
— Тёть Лид… — начала я.
— Только не говори, что жених передумал, — вздохнула она. — А то я уже платье погладила.
Я улыбнулась краешком рта:
— Нет. Жених пока в раздумьях. Это я… решила, что у меня на свадьбе будут только те, кто меня не стыдится.
Она подняла на меня глаза — ясные, серые, усталые.
— Это ты о ком? — спросила.
— О тебе, — сказала я.
Я рассказала.
Всё.
Про слова свекрови. Про «тетку-уборщицу». Про разговоры. Про кольцо на столе.
Тётя Лида слушала молча.
Картошка постепенно превращалась в идеальные белые «ёжики».
Потом она фыркнула:
— Да скажу я тебе, Машка. Не пойду я к ним на свадьбу.
— В смысле? — у меня всё внутри сжалось.
— В прямом, — сказала она. — Не пойду, если эта… твоя свекровь будет сидеть и морщить нос, будто я ей пол под венцом не домыла.
Она вытерла руки о полотенце.
— Но, — добавила, — если ты скажешь, что тебе прям кровь из носу надо, чтоб я там была — приду. В своём фиолетовом, — ухмыльнулась.
Я рассмеялась сквозь слёзы.
— В другом, — сказала я. — Я тебе новое куплю. Но только если ты поймёшь главное.
— Чего?
— Ты для меня — не «тётка-уборщица».
Я глотнула воздух.
— Ты для меня — семья. Всё.
Она отвернулась.
Голос у неё дрогнул:
— Ну всё, хватит, а то я сейчас тут тебе всхлюпывать начну, а картошка пересолится.
Свадьба всё-таки состоялась.
Игорь позвонил через два дня.
— Я поговорил с мамой, — сказал он. — Она… недовольна. Очень. Но это наша свадьба. И я не хочу её начинать с того, что ты отказываешься от своего человека.
— А если она будет коситься? — спросила я.
— Пусть косится, — вздохнул он. — Это её выбор. Мой — сидеть рядом с тобой. И с теми, кто тебя делал собой.
Кольцо вернул сам.
Без пафоса.
Просто подошёл, надел, ухватил мои пальцы, как будто боялся, что я передумаю.
В день свадьбы тётя Лида вошла в ресторан самая последняя.
В тёмно-зелёном платье, с аккуратно уложенными волосами, в новых туфлях, которые она всё равно держала чуть неловко — будто боялась наступить на ковёр.
Свекровь, в кремовом костюме и жемчуге, напряглась всей осанкой, как струна.
Я вышла навстречу тёте.
Обняла так, что хрустнули её хрупкие плечи.
— Спасибо, что пришла, — сказала я ей на ухо.
— Да ну тебя, — буркнула она. — У меня вообще-то племянница замуж выходит, я бы на это шоу и из морга явилась.
Сели мы так: слева от меня — Игорь, справа — тётя Лида.
А через стол — свекровь, с застывшей улыбкой и странно блестящими глазами.
Во время первого тоста тётя Лида подняла бокал:
— Я, может, говорить красиво не умею, — сказала она, — но скажу просто. Машка у меня девка с характером. Это хорошо. Такой не то что полы, жизнь доверить можно.
Она повернулась к Игорю.
— А ты, жених, если её хоть раз обидишь, я приду к тебе на работу и всем расскажу, как ты в детстве в кровать до шести лет писался.
Весь зал взорвался смехом.
Свекровь попыталась возмутиться, но даже профессор усмехнулся в усы.
Лёд треснул.
Не до конца. Но достаточно.
А я в тот момент поняла:
ничто так не показывает, кто кому кто, как список гостей на свадьбу.
Можно рисовать себе красивую картинку «уровня», думать, что тебя оценивают по маркам платьев и фамилиям в приглашении.
Но в конце дня всё сводится к одному вопросу:
Кого ты посадишь рядом с собой в самый важный день?
Тех, кого не стыдно.
Или тех, за кого стыдно тебе.
Я выбрала тётю Лиду.
С её хлоркой, натруженными руками и фиолетовым прошлым платьем.
И очень надеюсь, что когда-нибудь, если у меня родится дочь, она тоже не побоится посадить меня рядом.
Не потому, что «так положено».
А потому что не стыдно.
