Марта узнала о беременности не сразу. Сначала списывала странную утреннюю тошноту на простуду или переутомление. Последние недели на работе были такие напряжённые, что она иной раз приходила домой и просто падала на кровать, не ужинав. Но когда к тошноте добавилось головокружение, а в какой-то момент ей даже пришлось присесть прямо посреди кухни, чтобы не упасть, тревога стала настойчивее. Марта долго не решалась купить тест. Казалось, что сама коробочка в руках станет чем-то необратимым, той чертой, после которой нельзя будет закрыть глаза и сказать: «Наверное, пройдёт».
Она всё-таки решилась вечером, когда дождь за окном барабанил по подоконнику и казалось, что весь мир стал серым и тихим. Вернулась с аптеки, закрыла за собой дверь, прислонилась к ней спиной и долго смотрела на небольшую полосатую коробку. Она не боялась ребёнка, нет. Она боялась реакции Романа. Его последнее время как будто все раздражало. Они жили вместе чуть больше года, но отношения будто выдохлись раньше времени. И всё же Марта надеялась, что новость вдохнёт в них тепло.
Тест показал две полоски почти сразу. Марта сидела на краю ванны, сжимая пластмассовую палочку так, будто могла заставить её изменить показания. В груди поднималось что-то тяжёлое: странная тихая уверенность: её жизнь только что повернула в другую сторону.
Она не сказала Роману сразу. Ещё неделю ходила как в тумане, прислушиваясь к себе, пытаясь понять, чего же она хочет. Решение о будущем ребёнка для неё было непростым, но каждый день мысль о том, что внутри неё развивается маленькая жизнь, становилась всё реальнее. Она стала ловить себя на том, что гладит живот, хотя он ещё нисколько не изменился.
Когда Марта наконец произнесла новость, они сидели на кухне. Роман только пришёл с работы, бросил куртку на стул и наливал чай. Она сказала спокойно, почти шёпотом, но слова всё равно прозвучали громко, будто ударили по воздуху.
— Ром, я беременна.
Он обернулся, но на лице не промелькнуло ни тени удивления, ни радости. Только какое-то замешательство, будто его заставили решать задачу, к которой он не готов. Он промолчал, кивнул и сказал только:
— Понял. Ну… разберёмся.
Разберёмся. Как будто речь шла о сломанном кране.
Эта его скупость ранила сильнее, чем Марта ожидала. Она не требовала восторгов, не ждала, что он подхватит её на руки. Но тишина оказалась холоднее любого отказа.
К доктору она пошла лишь через две недели, потому что внутри жили сомнения. Нужна ли эта беременность? Хочет ли она растить ребёнка сейчас, когда с Романом всё шатко? Но после первого ультразвука, когда на экране мелькнула маленькая крошечная точка, а врач сказала: «Пять недель, всё хорошо развивается», — сомнения отступили. Марта вышла из клиники с лёгким дрожанием в руках, но уже без внутренней борьбы. Она знала, что будет рожать.
Роман за это время так и не задал ни одного вопроса: ни о самочувствии, ни о сроках, ни о докторе. Марта пыталась убедить себя, что он просто переживает по-своему, что всё осознает чуть позже. Но день за днём его молчание становилось давящим.
И вот вечером, когда дома пахло макаронами, которые она так и забыла съесть, Роман вошёл в комнату, стоял в дверях и, будто между прочим, произнёс:
— В воскресенье к маме поедем. Она хочет… ну… увидеться.
Марта подняла на него глаза. Он говорил ровно, почти безэмоционально, но в голосе проскользнула настороженность. Он выглядел так, будто сам не знает, правильно ли делает.
— Из-за беременности? — тихо спросила Марта.
— Ну… да. Я ей сказал. Хочет поговорить.
Галина Антоновна всегда считала себя женщиной разумной и практичной. Не мягкой, не строгой, а именно разумной. Она давно поняла, что жизнь редко складывается так, как мечтается в юности, и единственное, что спасает человека, это умение приспосабливаться, не теряя собственного достоинства.
Когда Роман позвонил и, немного смущённо, сообщил, что скоро станет отцом, Галина Антоновна замолчала на несколько секунд. Не потому, что была против. Просто ей нужно было время, чтобы переварить новость. Её сыну всего двадцать пять, возраст, когда мужчины обычно думают о карьере, о собственных заработках, о том, чтобы успеть «пожить для себя». Ей казалось, что Роман ещё не созрел внутренне для отцовства.
Она вспомнила, как ровно год назад он стоял перед ней в прихожей и говорил, что съезжает. Галина тогда подумала: раз так, значит, кто-то появился. Спрашивать не стала, чтобы не спугнуть. И действительно, вскоре он привёл Марту знакомиться. Девушка показалась спокойной, даже чересчур тихой, но Галина не возражала. Сейчас времена другие: кто сейчас требует штамп до совместного проживания? Их поколение осуждало бы, а вот нынешнее, нет. Она сама когда-то считала подобное распущенностью, но теперь понимала: важно не то, расписаны ли люди, а как они живут.
Конечно, Галина не была идеальной женой. И брак её с Виталием рассыпался вовсе не из-за неверности. Сначала он стал выпивать по выходным, потом после работы, а затем и просто так. С алкогольным запоем приходили вспышки ярости, после были извинения. А потом он впервые поднял на нее руку. Тогда она и поняла: нет смысла спасать то, что давно тонет.
Она увела Романа, когда тому было десять. С тех пор растила одна и каждый раз благодарила судьбу, что у сына нет в характере той ярости, что жила в отце. Роман вырос спокойным, даже сдержанным. Иногда слишком сдержанным, но это куда лучше, чем вспыльчивость Виталия.
Теперь, узнав о беременности Марты, Галина не чувствовала отторжения. Она просто не могла сразу перестроиться. Внуки — это радость, но и большая ответственность. Она вспомнила, как трудно было в одиночку воспитывать сына, как ночами сидела над счётами, как работала на двух ставках.
Но Марта не она. У Марты есть Роман. И он, как ей всегда казалось, надёжный человек.
Когда сын сказал, что собирается приехать в воскресенье вместе с Мартой, Галина Антоновна согласно кивнула. Пожалуй, даже обрадовалась. Она понимала: смотрины — важный шаг. Надо встретить молодых по-человечески, чтобы Марта чувствовала себя не гостьей, а своей. Пусть будущая невестка увидит, что в доме ей рады.
Галина закрыла разговор, но ещё долго ходила по квартире, думая о том, что скажет девушке. Стоит ли задавать прямые вопросы? Стоит ли говорить о трудностях беременности? Или, наоборот, поддержать? Ей хотелось быть мудрой, но не навязчивой.
Она прошла рукой по спинке стула, словно обращаясь к прошлому:
— Главное, чтобы Роман не повторил судьбу своего отца…
Никто её не услышал. Но мысль эта так и осталась висеть в воздухе, тихим напоминанием, что перед рождением ребёнка важно не только желание, но и сила характера.
Галина Антоновна не была мастером на кухне, но умела готовить просто и вкусно. Кулинарные подвиги не её стиль. Поэтому она решила обойтись проверенными блюдами: рассыпчатым пловом и ароматными сдобными булочками, которые умела делать ещё с тех времён, когда Роман был маленьким и просил: «Мама, испеки те, сладкие».
Утро выдалось хлопотным. Галина поставила казан, замочила рис, порезала мясо. Пока плов томился, она вымесила мягкое, послушное тесто, и запах дрожжей наполнил кухню, как будто возвращающий в те годы, когда жизнь была проще, хоть и тяжелее.
Всё готово. Чистая скатерть, аккуратно сложенные салфетки, чашки для чая. Галина Антоновна оглядела стол критически, смотрины есть смотрины. Нужно, чтобы у Марты осталось хорошее впечатление, чтобы не чувствовала себя лишней.
Когда в дверь позвонили, у неё внутри что-то дрогнуло, уже не тревога, но и не радость. Скорее, переживание за сына: как он себя поведёт, как они, втроём, смогут поговорить.
Роман с Мартой вошли почти одновременно. Он вежливо улыбался, но как-то рассеянно. Она аккуратная, собранная, с ясными глазами, но слишком уж напряжёнными. Как будто шаг в сторону — и всё может рухнуть.
— Проходите, — улыбнулась Галина, — стол накрыт.
Они сели. Разговор сначала шел о пустяках: о работе, о погоде, о том, как плохо нынче убирают снег. Но Галина Антоновна краем глаза всё время наблюдала за Мартой. Привычка, годами выработанная внимательность ко всякой мелочи, выражению лица, движениям, тону. И что-то её настораживало.
Не то чтобы девушка казалась недовольной, нет. Скорее, внутренне собранной, словно ожидающей удара, который может последовать в любую минуту.
Почему? — думала Галина. — Беременность? Страх? Или Роман что-то недоговаривает?
Роман ел молча, почти не участвуя в разговоре. Лишь иногда кивал, отвечая короткими фразами. И эта его молчаливость будто тенью ложилась на стол. Марта же улыбалась, старалась поддержать беседу, но каждая её улыбка была слишком аккуратной, словно потрескавшейся.
Когда Роман, как обычно, поднялся с места, чтобы выйти на балкон покурить, в комнате повисла тихая пауза. Дверь на балкон закрылась, и Марта, чуть помедлив, отодвинула чашку.
Галина воспользовалась моментом.
— Мартушка… — она сменила тон, сделал его мягким, почти материнским. — И что ты надумала с беременностью?
Марта подняла взгляд. В её глазах была такая усталость, будто за последние дни она пережила куда больше, чем показывала внешне.
— Я… буду рожать, — тихо сказала она. И в этих словах не было ни сомнений, ни колебаний. Только внутренняя решимость.
Галина кивнула. Что-то в девушке тронуло её глубже, чем она ожидала.
— И правильно делаешь, — ответила она уверенно. — Я знаю много женщин, которые сделали аборт. Потом жалели. А вот тех, которые жалели о рождении… таких я не видела. Ребёнок — это чудо, как ни крути.
Марта слушала внимательно, будто впитывая каждое слово.
— Тяжело одной, да. Но ведь ты не одна. Роман — парень ответственный. Он не подведёт. Не из тех он, кто бросает. У него характер мой больше, чем отцовский. Так что ты не бойся. Вам главное, держаться вместе.
С Марты будто немного спала настороженность. Лицо её смягчилось, хотя улыбка всё ещё была чуть натянутой.
— Спасибо вам… — сказала она. — Я… боялась, как вы отнесётесь.
— Матери всем детям рады, — просто ответила Галина. — Тем более, если ребёнок от хорошего человека.
С балкона вернулся Роман. Он сел за стол, ни о чём не спросил. Но Марта уже смотрела на Галину Антоновну иначе. Ей показалось: эта женщина добрая. И что рядом с такой, возможно, ей будет легче.
Обед подошёл к концу. Прощаясь, Марта тихо сказала Галине:
— Спасибо вам… правда, спасибо.
Они с Романом возвращались молча. Вечерний город мерцал огнями, но Марта не видела ни витрин, ни людей. Внутри всё было переполнено надеждой, странно, но тревогой тоже. Встреча с Галиной Антоновной прошла лучше, чем она ожидала: та оказалась доброй, простой женщиной, и Марта, казалось, почувствовала себя не одинокой.
Но стоило закрыться их двери, как тёплое ощущение рассеялось. Роман бросил ключи на полочку, прошёлся по комнате и, остановившись возле окна, спросил:
— О чём вы там с мамой шептались?
Марта вдохнула глубже. Он сказал это ровно, но в голосе сквозило что-то скрытое: то ли подозрение, то ли раздражение.
— Она спросила… что я решила насчёт беременности, — честно ответила Марта.
— И? — Роман повернулся к ней, глядя прямо, слишком пристально.
— Сказала, что буду рожать. А она… поддержала. Сказала, что правильно делаю.
На лице Романа промелькнуло что-то, похожее на удивление.
— Понятно, — только и сказал он.
Марта ждала, что он хоть что-то добавит: обнимет, скажет, что рад, что они теперь семья… Но он молчал, будто переваривая услышанное. Она стояла у стола, теребя пальцами край кофты, и наконец тихо спросила:
— А тебе мама что сказала?
Роман чуть нахмурился, будто решая, стоит ли говорить.
— Она сказала… что не всем женщинам дано стать матерью. Что если так получилось, надо просто успокоиться и принять.
Марта замерла. Слова, которые его мать произнесла в ободрение, в его устах звучали иначе, как оправдание. Как будто он всё это время ждал, что беременность сама исчезнет, рассосётся, перестанет требовать от него решений.
Она почувствовала, как внутри поднимается холод.
— Роман… — тихо начала она. — Я думала… ты обдумаешь. Скажешь хоть что-то. Мы ведь ждём ребёнка. Я думала… может, ты сделаешь предложение?
Роман отступил на шаг, словно её слова стали для него ударом.
— Март… — он провёл рукой по лицу. — Я… извини. Жениться я на тебе не собираюсь.
Марта будто услышала хруст: ломается что-то глубоко внутри.
— Как… не собираешься? — спросила она почти шёпотом. — Ты серьёзно?
— Серьёзно, — он говорил тихо, устало, словно речь шла о чём-то бытовом. — Просто… я пожалел тебя тогда и не стал настаивать на аборте. Мама сказала, что после первого аборта могут быть нарушения, что женщина потом может и не стать матерью. Я не хотел… ну… чтобы потом ты мне это припоминала.
Слова резали воздух.
— Значит… ты меня пожалел? — переспросила Марта, чувствуя, как дрожат руки. — Не хотел ребёнка? Не хочешь семьи?
— Я не говорю, что не хочу ребёнка, — быстро сказал он. — Буду помогать, жить с тобой буду тоже. Ребёнка запишу на себя. В этом плане… я не отказываюсь. Просто… жениться… — он замялся. — Не готов. И не хочу обманывать ни тебя, ни себя.
Она смотрела на него, словно впервые в жизни. Вдруг стало ясно: всё его молчание, вся холодность были не растерянностью, не переживанием. Он просто не видел в ней женщину, с которой хочет связать свою жизнь.
А ей нужна была семья, настоящая. Нужна была опора, уважение. И ребёнку тоже.
Она взяла сумку, молча открыла шкаф и стала складывать вещи. Движения были аккуратными, без суеты, но каждая складка одежды отзывалась болью. Роман стоял в дверях, не понимая, или делая вид, что не понимает, что происходит.
— Марта… ты куда? — тихо спросил он.
— Домой, — ответила она спокойно, почти бесстрастно. — Такой отец моему ребёнку не нужен. И такая жизнь тоже.
— Но… я же сказал, что буду помогать! Зачем драматизировать?
Она закрыла сумку, подняла её за ручку и, не глядя на него, произнесла:
— Помощь — это не любовь. И не уважение. Я не собираюсь жить с человеком, который хочет оставить меня только из жалости.
Она прошла мимо него. Роман не удержал, не остановил, только растерянно смотрел, как она уходит.
На лестничной площадке Марта позволила себе опереться на стену и глубоко вздохнуть. Сердце болело, но под этой болью уже теплилась сила. Её ребёнок заслуживает лучшего.
И она справится. Не впервые в жизни женщина остаётся одна. Но сильной она становится именно тогда, когда выбирает путь, на котором её не унижают.
Она подняла голову и шагнула вперёд в свою новую жизнь, в которой уже не было места ни жалости, ни лжи. Только решимость и маленькое биение под сердцем, которое давало ей главное: смысл.
