— Ты где, вообще? Уже полдевятого!
Андрей, наклонив голову, что-то бубнил в телефон у окна в гостиной. Полина замерла в дверном проёме кухни, вытирая руки о полотенце. Запах жареного лука и курицы висел в воздухе плотно, как гардина.
— Ну я же говорила, что тебе к семи быть дома! Всё остынет, — она не повышала голос, но каждое слово било, как молоток по гвоздю.
Он махнул рукой, не оборачиваясь: сейчас, мол, отстань. Полина увидела, как его плечо дёрнулось от сдержанного смеха. Тихий, ласковый смех, которого она не слышала от него уже, наверное, год. Полотенце в её руках вдруг стало липким.
— Ладно, я уже выезжаю, — наконец сказал он в трубку, и голос его был мягким, сиропным. — Через сорок минут. Да, привезу. Обязательно.
Он положил телефон на подоконник, экраном вниз, повернулся. Увидел её и на мгновение застыл. Потом лицо снова стало привычным — усталым, немного раздражённым.
— Ну чего стоишь? Я же сказал, работа.
— Кому ты «привезу»? — спросила Полина. Руки сами собой сложили полотенце в аккуратный прямоугольник. — Что привезёшь? У нас сегодня, на минуточку, семейный ужин. Мы договаривались.
— Коле из отдела, — отмахнулся Андрей, проходя мимо неё на кухню. Он открыл холодильник, достал банку с маринованными огурцами. — Забыл у него на столе отчёт. Он на удалёнке, я мимо еду — завезу. Делов-то.
— И это срочно в восемь вечера двадцать девятого декабря? Перед Новым годом? — её голос звучал плоским, лишённым всякой интонации. — А тот смех, это что, к отчёту прилагается?
Андрей хрустнул огурцом, сел на стул. Смотрел куда-то мимо неё, в стену.
— Полина, не начинай. Устал. Голова раскалывается. Нервы ни к чёрту из-за этих отчётов. Коля просто анекдот рассказал.
— Покажи телефон.
Он перестал жевать. Поднял на неё глаза.
— Чего?
— Покажи. Переписку с Колей. Сейчас.
— Ты в своём уме? — он фыркнул, но в его фырканье проскользнула жилка неуверенности. — Какая ещё переписка? Мы созванивались.
— Значит, ничего не покажешь?
— Не собираюсь. Это мой личный телефон. Ты что, в КГБ записалась?
Полина медленно подошла к подоконнику. Его телефон лежал там, чёрный пластиковый кирпич, заряжающийся от розетки. Она потянулась к нему.
— Полина, не трогай! — он вскочил так резко, что стул заскребся по линолеуму. Но было поздно. Она уже взяла устройство в руки. Экран был заблокирован. Она посмотрела на него, потом на мужа. Его лицо было искажено странной гримасой — злости и… страха.
— Пароль, — сказала она просто.
— Отдай телефон. Сейчас же.
— Пароль, Андрей. Или я швырну его об стену. Клянусь.
Они стояли друг против друга посреди кухни. За окном уже стемнело, в стекле отражались они оба — два силуэта в жёлтом свете люстры. Тикали часы на микроволновке. Он выдохнул, плечи его обвисли.
— Два-ноль-ноль-семь, — прошептал он.
Она не сразу поняла. Потом сообразила: 2007. Год, когда они познакомились. Глупая, дешёвая сентиментальность, которая теперь резанула, как лезвие. Она ввела цифры. Экран ожил. Она ткнула в иконку мессенджера. Первый же чат наверху — «Ксюша ❤️». Не Коля. Ксюша. С сердечком.
Полина стала листать. Сообщения шли густо, как грязный снег за окном.
«Ты приедешь завтра? Я уже ёлку нарядила, одну, скучно».
«Купи то шампанское, которое я люблю. И мандаринов, настоящих, с веточками».
«Жду тебя. Обниму и никогда не отпущу».
Фотографии. Он в чужой, уютно захламлённой гостиной, обнимает за талию рыжеволосую девушку. Он смеётся, поднося к губам бокал. Он спит, а на подушке рядом — чьи-то распущенные волосы.
Даты. Первые сообщения — ещё в сентябре.
В ушах стоял гул, как от включённой на полную громкость техники. Полина подняла голову. Андрей стоял, прислонившись к дверному косяку, руки в карманах. Он смотрел не на неё, а куда-то в пол. И ждал.
— Ксюша, — произнесла Полина. Слово было странным, чужим. — Это и есть «Коля из отдела»? Тот, что с анекдотами?
— Полина… — он начал, но голос его сорвался.
— Сколько?
— Что?
— Сколько месяцев? Лет? — её собственный голос прозвучал удивительно спокойно.
— С сентября, — быстро выпалил он, будто эту фразу он уже отрепетировал. — Но это не… это так, ничего серьёзного.
— Ничего серьёзного, — повторила она. Кивнула. Отложила телефон на стол, аккуратно, будто это была хрупкая елочная игрушка. — Понятно. Ты едешь к ней сейчас, да? Привезёшь шампанское и мандарины. С веточками.
— Послушай… — он сделал шаг вперёд.
— Не подходи! — она вскинула руку, и он замер. — Значит, так. У тебя есть «ничего серьёзного» с сентября. А сегодня, в канун Нового года, ты собирался… что? Сказать, что вызвали на работу? Или в магазин за оливье срочно? И умчаться к ней? Пока я тут буду сидеть одна с этой… с этой едой?
Она махнула рукой в сторону стола, где всё уже было накрыто. Салат в миске, курица в сковороде под крышкой.
— Я не знал, как сказать… — пробормотал он.
— Правда? А сейчас вот узнал? Или просто попался? — Полина засмеялась, и смех вышел коротким, сухим, как треск льда. — Ладно. Раз ничего серьёзного — прекращай. Сейчас. Напиши ей, что всё кончено. И оставайся дома.
Он промолчал. Просто смотрел в пол.
— Андрей. Напиши. Или… или это уже серьёзно?
Он поднял голову. В его глазах не было ни раскаяния, ни даже злости. Была усталая решимость.
— Давай не будем, Полина. Не будем этого цирка. Всё же и так понятно.
— Что понятно?
— Что мы… что это уже не работает. Давно. Ты сама чувствуешь. Мы живём как соседи. Изо дня в день одно и то же. Работа, дом, счета, твои списки в этом блокноте… Я задыхаюсь.
Каждое слово падало, как тяжёлая капля, оставляя ожог. «Твои списки». Она вела бюджет в общей тетрадке, куда записывала все траты. Они копили. Вместе.
— Мы копили на дом, — сказала она вслух, как будто напоминая ему азбуку. — На участок за городом. У нас на счёте почти два миллиона. Наши общие деньги. Это разве «не работает»? Это разве «задыхаешься»?
Он усмехнулся. Горько, криво.
— Вот об этом. Вечно о деньгах. О счетах. О «будущем». А где настоящее, Полина? Где хоть какая-то… жизнь?
— Жизнь — это когда ты не врёшь! — голос её наконец сорвался, прорвав плотину ледяного спокойствия. — Когда ты не строишь из себя жертву рутины, а параллельно заводишь «несерьёзную» историю на стороне! Ты думал, я не вижу? Не чувствую? Ты полгода ко мне не прикасался, Андрей! Полгода!
— Может, потому что от тебя веет этим самым блокнотом! — крикнул он в ответ. — Расчётом! Холодом! Ты всё контролируешь, всё планируешь! Даже наш секс по средам и субботам был распланирован, я уверен, у тебя в каком-нибудь списке!
Она отшатнулась, словно от удара. Это была неправда. Чудовищная, уродливая неправда. Она просто пыталась удержать на плаву их общую жизнь, их общие цели. А он… он видел в этом тюрьму.
— Хорошо, — прошептала она, чувствуя, как внутри всё замерзает, превращается в тот самый лёд, в котором он её обвинял. — Хорошо, Андрей. Раз «не работает». Раз «задыхаешься». Уходи. Сейчас. К своей Ксюше. С мандаринами. А мы… мы разберёмся со всем этим позже. С деньгами. С имуществом.
Он напрягся. В его позе появилась какая-то странная готовность, будто он ждал именно этого поворота.
— Об имуществе, пожалуй, стоит поговорить сейчас, — сказал он тихо.
— Что?
— Деньги. Два миллиона. Их нет.
Время остановилось. Тиканье часов на микроволновке превратилось в грохот метронома. Она смотрела на него, не понимая.
— Как… нет?
— Я перевёл их. Сестре. У Лены проблемы с магазином, ей срочно нужны были оборотные средства. Это долг. По расписке.
Полина медленно опустилась на стул. Колени не держали.
— Ты… ты перевёл наши общие накопления… сестре? Без моего согласия?
— Это были не «наши» накопления, Полина, — его голос стал гладким, почти деловым. — Счёт был на мне. Зарплату получаю я. Твои переводы… ну, считай, твой вклад в семейный бюджет. Как и плата за квартиру.
— За квартиру? — она ухватилась за эту соломинку. — Квартира-то наша! Вернее, твоей мамы, но мы же все договорились! Я восемь лет платила свою половину ипотеки! По тринадцать тысяч каждый месяц! Это можно подтвердить выписками!
Он покачал головой, с видом сожаления, от которого захотелось выть.
— Квартира, милая, оформлена на мою мать. Ипотека — её. Твои платежи — ну, я не знаю. Помощь семье? Арендная плата? Юридически у тебя нет на эту жилплощадь никаких прав. Ни одного.
Он говорил это так спокойно, так обстоятельно, будто читал инструкцию к бытовой технике. А не вырезал её сердце тупым ножом.
— Ты… ты это спланировал, — выдохнула она. Глазами, застилавшимися пеленой, она видела, как меняется его лицо. Маска усталого, несчастного мужа сползала, и из-под неё проглядывало другое лицо. Холодное, расчётливое. Незнакомое. — Ты всё это время… готовил это. Прятал деньги. Ждал повода. И «Ксюша»… она просто удобный повод, да? Чтобы я сама начала разговор о разрыве?
Он не ответил. Не стал отрицать. Просто пожал плечами: мол, догадалась — делай выводы.
— Ты гнида, — сказала она беззвучно, одними губами. — Полная, окончательная гнида.
— Оскорбления ничего не изменят, — он взял со стола свой телефон, проверил уведомления. — Я остаюсь здесь. Ты, понятное дело, съезжаешь. Чем быстрее, тем лучше. К Новому году разберёшься. Деньги… что с них взять, их уже нет. Квартира — не твоя. Так что, как говорится, спасибо за участие.
Он повернулся и пошёл в зал. Остановился у порога.
— И, кстати… не пытайся ничего оспаривать. Расписка у Лены правильная, нотариус заверил. А с квартирой ты и так всё знаешь. Не трать время.
Дверь в спальню за ним закрылась. Полина сидела на кухонном стуле и смотрела на остывающий ужин. За окном повалил снег — крупный, новогодний, праздничный. Где-то в городе зажигались гирлянды. Готовились к празднику. А её мир только что рухнул, оставив после себя ледяную пустоту и запах несъеденной курицы.
Она не позволила себе заплакать. Слёзы были бы ему подарком. Вместо этого она встала, подошла к шкафу в прихожей и вытащила большой дорожный чемодан на колёсиках. Тот самый, с которым они ездили в Турцию пять лет назад. Начала методично, не глядя, снимать с вешалок свои платья, блузки, свитера. Складывала в чемодан стопками. Потом перешла к комоду, забирая бельё, носки. Всё её. Ни одной его вещи.
Из спальни доносился приглушённый голос: он снова разговаривал по телефону. Наверное, с ней. Объяснял, что задерживается.
Полина набрала номер Марины. Подруга ответила на первом гудке.
— Марин, я сейчас приеду. Надолго. Можно?
— Что случилось? — в голосе Марины сразу зазвенела тревога.
— Всё. Абсолютно всё. Пущу на слом. Встречай.
Она повесила трубку, допаковала чемодан, нашла в кладовке старую спортивную сумку, кинула туда косметику, фен, документы из ящика в прихожей. Потом остановилась перед полкой в гостиной. Там стояли их общие фотографии: свадьба, море, он обнимает её на фоне кремлёвской ёлки. Она взяла первую попавшуюся рамку — они смеются на какой-то вечеринке, лица молодые, глаза сияют. Резко дернула за заднюю крышку. Вытащила фотографию. Разорвала её пополам прямо по линии, где их тела соприкасались. Его половину бросила на пол. Свою сунула в карман джинсов. На память о том, какой дурой она была.
Вызвала такси через приложение. Когда машина была уже в пяти минутах, она надела пальто, замотала шарф, выкатила чемодан в коридор. Из спальни вышёл Андрей. Он был в других штанах, в свежей футболке. Собирался выходить.
— Уезжаешь? — спросил он. Безразлично.
— А ты как думал?
— Ключи оставь. От квартиры и от почтового ящика.
Она вынула связку из сумки, с силой швырнула её ему под ноги. Металл звякнул об плитку.
— На, подавись.
Он даже не наклонился, чтобы поднять. Стоял и смотрел, как она возится с чемоданом, пытаясь вытащить его за дверь. Не помог. Таксист, парень в толстовке с оленями, сам выскочил, загрузил вещи в багажник.
Полина села на заднее сиденье, захлопнула дверь. Не оглянулась ни разу. Когда машина тронулась, она посмотрела в боковое зеркало. Он уже стоял в дверном проёме подъезда, что-то говорил в телефон, и на его лице была улыбка. Свободная, лёгкая. Та самая, с которой он смеялся час назад.
«Ну всё, — подумала Полина, глядя, как знакомые дворы уплывают за снежной пеленой. — Игра началась. Только теперь по моим правилам».
Первые три дня у Марины она прожила в ступоре. Лежала на раскладном диване в гостиной, смотрела в потолок, слушала, как за стеной чужие дети носятся с воплями. Марина не лезла с расспросами, просто ставила рядом с ней чай и бутерброд, иногда садилась в ногах, молча гладила её по колену через одеяло.
На четвёртый день, утром тридцать первого декабря, Марина положила ей на живот визитку.
— Всё. Хватит валяться. Это юрист. Серьёзный мужик, занимается семейными делами, знает все подводные камни. Договорилась. Он ждёт твоего звонка. После праздников, но ты позвони ему сегодня. Просто представься.
Полина взяла кусочек картона. «Максим Олегович Соболев». Ничего не говорило ей это имя.
— Марин, у меня нет денег на юриста.
— У тебя сейчас вообще ничего нет. Это проблема. Которую нужно решать. Звони.
— Но что он сможет сделать? Квартира на свекрови. Деньги у сестры по «расписке». Всё чисто, всё законно. Он всё продумал.
— Тем более. Значит, он боится. Значит, есть за что зацепиться. Звони, Поля. Или ты хочешь, чтобы эта тварь ещё и смеялась, что ты сдалась без боя?
Полина закрыла глаза. Вспомнила его улыбку в зеркале заднего вида. Злость, которая всё это время дремала где-то глубоко в промороженном нутре, вдруг кольнула, как укол адреналина. Она села, набрала номер.
Максим Олегович оказался мужчиной с тихим, внимательным голосом. Он выслушал короткий пересказ, не перебивая.
— Всё ясно, — сказал он, когда она закончила. — Классическая схема при сокрытии совместно нажитого. Плохо, что с квартирой вы проморгали момент. С ней действительно сложно. А вот с деньгами… Перевод крупной суммы накануне развода родственнику — это красная тряпка для любого суда. Нужно доказать, что деньги были общими. У вас есть доказательства?
— Выписки. У меня своя карта, я каждый месяц переводила на наш общий счёт свою часть. И на ипотеку тоже. Всё есть.
— Прекрасно. Собирайте всё. Все чеки, все подтверждения переводов за всё время. Всё, что связывает ваши доходы с этим счётом. И ищите свидетелей. Коллег, друзей, которые знали, что вы копите вместе на конкретную цель.
— А расписка? Он сказал, она нотариальная.
— Расписка — это бумажка. Надо доказать, что заём фиктивный. Что у сестры не было реальной нужды в такой сумме, что это был сговор. Это сложнее, но возможно. Встретимся седьмого января в моём офисе. Привозите всё, что найдёте.
Новый год Полина встретила у Марины. Сидели вдвоём, пили шампанское, смотрели огни салюта за окном. Полина не загадывала желаний. Она строила планы. По пунктам. Как в том самом блокноте, который так бесил Андрея.
Седьмого января, когда город ещё отходил от праздников, она приехала к Соболеву с тяжёлой папкой. Выписки из банка за восемь лет лежали ровными стопками. Распечатанные скрины переводов с её карты на общую — помечены жёлтым маркером. Список коллег, готовых подтвердить их общие планы на дом. Даже переписка в почте, где она с Андреем обсуждала варианты участков.
Максим Олегович листал, кивал.
— Хорошо. Сильно. Особенно эти свидетельства коллег. Это не деньги, но это — намерение. Намерение строить общее будущее, которое он цинично обрубил. Подаём иск. О признании перевода недействительным и взыскании с его сестры вашей доли. Параллельно запросим у налоговой данные по её магазину. Если бизнес стабилен, внезапная нужда в двух миллионах будет выглядеть… странно.
Процесс оказался долгим, грязным и изматывающим. Первое заседание — в конце февраля. Андрей пришёл с адвокатом, щеголеватым мужчиной в дорогом костюме. Сам Андрей выглядел по-новому: свежая стрижка, модная куртка. Полина, в своём старом чёрном платье, сидела рядом с Максимом Олеговичем и чувствовала, как её ненависть становится твёрдой и острой, как алмаз.
Адвокат Андрея сыпал терминами, говорил о «личных сбережениях клиента», о «законном распоряжении собственными средствами», о «финансовой помощи члену семьи в трудной ситуации». Сестра Андрея, Лена, сидела на скамье с видом оскорблённой невинности. Да, брат помог. Да, магазин был на грани закрытия. Нет, документы о кризисе не сохранились, был хаос.
Максим Олегович был спокоен, как удав. Он предъявлял выписку за выпиской. Вот, сумма на общем счёте росла пропорционально: после каждой зарплаты Полины — пополнение. Вот, свидетельские показания: «Да, они вместе выбирали участок на сайте, Полина говорила, что копят». Вот, их старая переписка, где Андрей пишет: «Наш будущий дом должен быть с камином».
— У супругов было общее намерение, подкреплённое общими финансовыми вливаниями, — говорил Соболев. — Перевод всех средств непосредственно перед инициированием ответчиком развода — это не помощь сестре. Это намеренное сокрытие совместно нажитого имущества. Обратите внимание на хронологию: роман на стороне, тайный перевод денег, затем провокация сцены и выдворение истицы из жилья.
Андрей тупо смотрел в сторону. Лена что-то яростно шептала своему адвокату. Судья, женщина лет пятидесяти с усталым лицом, внимательно делала пометки.
Дальше — война на истощение. Допросы свидетелей. Налоговая проверка магазина Лены, которая показала стабильный, скромный, но доход. Никаких «кризисов». Запросы в банк о движении денег после перевода — оказалось, Лена через неделю перевела часть суммы обратно брату, но на другой счёт. На «зарплатную» карту, которую Полина не видела.
Каждое заседание вытягивало из Полины все соки. Она видела, как понемногу трескается уверенность Андрея. Как грубеет его адвокат. Как Лена на одном из допросов, под давлением Соболева, запуталась в показаниях и крикнула: «Да я вообще не знала, что это их общие деньги! Андрей сказал, что это его премия!»
В зале на секунду воцарилась тишина. Максим Олегович лишь поднял бровь и посмотрел на судью. Та ничего не сказала, но в её блокноте что-то быстро застрочило.
Решение огласили в конце ноября. Холодный, промозглый день, слякоть. Полина шла к зданию суда, кутаясь в пальто, и думала, что ровно год назад она стояла на своей старой кухне и в первый раз слышала имя «Ксюша».
Судья зачитывала резолюцию монотонно, устало. «Установить… Признать сделку по переводу денежных средств фиктивной… Взыскать в пользу истицы…» Цифры, статьи, проценты. Полина ловила отрывки. «…один миллион сто тысяч рублей…» «…возмещение судебных издержек…» «…в удовлетворении требований о признании права на жилое помещение отказать…»
Значит, квартира потеряна навсегда. Но деньги… часть её денег — вернётся.
Когда всё закончилось, она вышла в коридор. Андрей и его сестра вышли следом. Он прошёл мимо, не глядя. Но она поймала его взгляд на секунду. В нём не было ненависти. Была усталая, пустая злоба проигравшего. Он проиграл не ей. Он проиграл системе, правилам, той самой «бумажной» правде, которую так презирал.
Максим Олегович пожал ей руку.
— Это хороший результат. В данных обстоятельствах — максимальный. Поздравляю.
Деньги пришли через месяц. Миллион сто. С них она оплатила услуги юриста, вернула Марине небольшую сумму, которую та ей незаметно подкидывала. Остальное — чистыми. Она нашла через агентство небольшую, но свою, однокомнатную квартиру на окраине. В новостройке. Ипотеку оформила только на себя. Никаких материнских схем, никаких доверенностей.
Въезжала в пустые, пахнущие краской стены уже в конце декабря. Ровно год спустя. Марина привезла маленькую искусственную ёлку, гирлянду, бутылку шампанского.
— Вот, обживай своё царство. Настоящее. Без подвоха.
Когда Марина уехала, Полина села на пол посреди пустой гостиной, прислонилась к холодной стене и наконец разрешила себе заплакать. Не от горя. От счастья. От облегчения. От чувства, что земля снова под ногами. Она плакала долго, а потом встала, умылась и стала развешивать гирлянду вокруг окна.
Телефон лежал на полу. Он завибрировал. Неизвестный номер. Сообщение: «Полина, это Андрей. Можно поговорить? Серьёзно.»
Она прочитала. Подумала о том, что он, наверное, в их старой квартире. Вернее, в квартире его мамы. Может, с Ксюшей. А может, уже и без неё. Может, ему скучно. Или нужны деньги. Или просто захотелось убедиться, что она всё ещё где-то там, на крючке его памяти.
Полина стёрла сообщение. Потом заблокировала номер. Выключила телефон. Подошла к окну. На улице темнело, в окнах напротив зажигались огни. Где-то готовились к празднику. К семейному. К чужому.
А у неё теперь был свой дом. Свои стены. И свой, честно выстраданный, новый год. Она включила гирлянду. Мерцающие огоньки отразились в тёмном стекле, смешавшись с огнями города. Она улыбнулась своему отражению. Впервые за долгое время — искренне.
«С Новым годом, Полина, — прошептала она. — Всё только начинается».
