С утра я резала овощи, жарила мясо, гладила скатерть — хотелось, чтобы новогодний стол был по-настоящему праздничным. Когда гости наконец пришли, они сразу потянулись к тарелкам, не поздравив. В тот момент я поняла, что накрывала не для людей, а для аппетита.
Витин брат Гриша ворвался первым, следом его жена Люся с двумя детьми. За ними родители мужа — Раиса Марковна и Борис Степанович. Все гурьбой прошли к столу, будто я организовала шведский стол в отеле.
В углу мигала ёлка, на окнах висели гирлянды, а на столе стояли мандарины и салаты — всё как полагается на Новый год.
— Аня, а где соль? — спросила Люся, даже не здороваясь. Она сбросила пуховик на кресло, а её дети уже хватали конфеты со стола.
— На столе, — ответила я, стараясь улыбнуться.
— Не вижу. Витя, принеси соль! — скомандовала она, и мой муж послушно метнулся на кухню.
Я стояла в дверях и смотрела, как они заполняют нашу однокомнатную квартиру, которую мы с Витей купили в ипотеку два года назад. Наше единственное жильё, где каждый квадратный метр достался трудом.
Но для его родни это было просто место, где можно встретить Новый год, поесть и отдохнуть.
— Анют, а курица какая-то сухая, — заметил Гриша, жуя. — В следующий раз готовь лучше.
— Хорошо, — пробормотала я.
Раиса Марковна взяла салат и поморщилась:
— Зачем ты кладёшь туда огурцы? Борис не любит огурцы в салате.
Я сжала кулаки. Не говорила. Никогда не говорила.
— Извините, я не знала.
— Ты должна знать, — отрезала свекровь. — Ты же хозяйка, всё-таки.
Витя молча ел, не поднимая глаз. Я ждала, что он скажет хоть слово в мою защиту, но он просто накладывал себе добавку.
Дети Люси носились по комнате, опрокинули вазу с цветами. Вода разлилась по полу.
— Люся, может, угомонишь своих? — не выдержала я.
— Дети есть дети, — отмахнулась она. — Не будешь же их за каждую мелочь одёргивать. Пусть растут свободными.
Свободными. В моей квартире. На моём ковре.
Я молча пошла за тряпкой. В кухне присела на табуретку, закрыла лицо руками. Слёзы сами подступили, но я их сдержала. Не сейчас. Потом.
Витя зашёл за чайником.
— Чего сидишь? Гости ждут.
— Витя, ты видел, что творится?
— Ну да, дети разбили вазу. Бывает.
— Не про воду я! — голос сорвался на крик. — Твоя родня сидит тут, как в ресторане! Никто не поздоровался, никто не сказал спасибо! Никто не поздравил!
Он нахмурился:
— Анька, не начинай. Это моя семья.
— И что, теперь я должна терпеть всё?
— Ты драматизируешь. Обычный праздничный обед.
Он взял чайник и вышел. Я осталась сидеть. Обычный. Для него это было нормой.
Вернулась в комнату, вытерла лужу. Гриша уже лежал на диване, обнял живот и громко сказал:
— Эх, наелся так, что не встать. Люсь, принеси мне воды.
Люся была занята телефоном.
— Аня, дай Грише воды, — попросила она небрежно.
Я замерла. Прислуга. Я для них просто прислуга.
— Сама налей, — процедила я сквозь зубы.
Все уставились на меня. Раиса Марковна приподняла бровь:
— Ты что-то сказала?
— Я сказала, что пусть сама нальёт. У неё руки не отсохли.
Воцарилась тишина. Даже дети притихли.
— Анна, мы гости в твоём доме, — начала свекровь холодным тоном. — И ты должна…
— НИЧЕГО я не должна! — крикнула я. — Вы пришли, даже не поздоровались! Набросились на еду, раскидали всё, а теперь ещё и требуете!
Витя вскочил:
— Аня, успокойся!
— Нет, не успокоюсь! Мне надоело! Каждый раз одно и то же! Я готовлю, убираю, а потом слушаю замечания!
Раиса Марковна встала, взяла сумку:
— Борис, собирайся. Мы уходим. Я не останусь там, где на меня кричат.
— Мама, подожди, — заторопился Витя. — Аня просто устала.
— Устала она! — фыркнула свекровь. — Я в её годы семью кормила, работала, и никогда не позволяла себе такого тона!
— Это потому, что вам никто не хамил! — выпалила я. — А тут каждый Новый год одно и то же!
Гриша поднялся с дивана:
— Ну ты, Анька, совсем обнаглела. Мы же родственники. Семья.
— Семья? — переспросила я. — Вы приходите сюда, как в забегаловку. Едите, критикуете и уходите!
Люся схватила детей за руки:
— Гриш, пойдём. Тут явно нас не ждут.
Они стали одеваться. Витя метался между мной и ними, пытаясь всех успокоить, но никто его не слушал. Борис Степанович молча натягивал куртку.
— Витя, запомни, — сказала Раиса Марковна на пороге. — С такой женой далеко не уедешь. Она тебя не уважает. А значит, и нас не уважает.
Дверь захлопнулась. Мы остались вдвоём в квартире, полной грязной посуды и остатков еды.
— Ты довольна? — спросил Витя глухо.
— Нет. Совсем не довольна.
— Ты устроила скандал на ровном месте!
— На ровном? ВИТЯ, ТЫ ВООБЩЕ ВИДЕЛ, ЧТО ТУТ ПРОИСХОДИЛО?
— Видел обычный новогодний стол! А ты сорвалась!
Я села на стул. Руки дрожали.
— Послушай меня. Каждый Новый год. Каждый. Твоя мама приходит и критикует. Твой брат лежит на диване, как дома. Люся командует. А ты молчишь. Ты ВСЕГДА молчишь.
— Это моя семья, — повторил он упрямо.
— А я? Я что, не семья?
Он не ответил. Отвернулся к окну.
— Скажи, — настаивала я. — Кто для тебя важнее? Я или они?
— Не ставь меня перед выбором.
— Я не ставлю. Я просто хочу, чтобы ты меня защитил. Хоть раз. Хоть слово сказал в мою сторону.
Витя повернулся. Лицо было усталым.
— Ты требуешь невозможного. Это моя мама. Мой брат.
— И что? Им можно всё?
— Нет. Но ты могла бы быть мягче. Терпеливее.
Терпеливее. Я засмеялась. Горько и зло.
— Терпеливее. Значит, я должна молчать, когда меня унижают? Когда в моём доме обращаются со мной, как с прислугой?
— Никто тебя не унижал!
— ТЫ ПРОСТО НЕ ВИДЕЛ! ТЫ СМОТРЕЛ В ТАРЕЛКУ!
Он сжал кулаки.
— Ты кричишь.
— Да, я кричу. Потому что больше не могу.
Мы стояли друг напротив друга. Между нами лежала пропасть, которую я раньше не замечала. Или не хотела замечать.
— Мне нужно подумать, — сказал Витя тихо. — Я пойду к родителям.
— Конечно. Беги к маме.
Он взял куртку и вышел. Я осталась одна среди тарелок и остатков праздника. Ёлка продолжала мигать разноцветными огоньками, но радости от этого не было.
Убирала долго. Мыла посуду, вытирала стол, подметала пол. Механически, не думая ни о чём. За окном уже стемнело, где-то взрывались петарды — город праздновал. А я просто убирала.
Я налила себе чай. Достала из шкафа свечу, которую давно хотела зажечь, но всё было не до того. Поставила на стол, чиркнула спичкой. Огонёк заплясал, отбрасывая тени.
Села у окна. В квартире было тихо. По-настоящему тихо. Не было криков, требований, замечаний. Только я, чай и свеча. А за окном продолжался Новый год — весёлый, шумный, чужой.
Телефон завибрировал. Сообщение от Вити: «Мама сказала, что ты должна извиниться».
Я посмотрела на экран. Где-то вдали били куранты — полночь. Новый год начался. Я отложила телефон в сторону. Не сейчас.
Может, никогда.
Допила чай. Встала, подошла к зеркалу. Посмотрела на себя. Усталое лицо, растрёпанные волосы. Но в глазах было что-то новое. Твёрдость.
Я поняла: праздник бывает не там, где шум, а там, где тебя уважают. И если в этом доме меня не уважали, значит, мне нужно было решить, что делать дальше.
Телефон снова завибрировал. Витя: «Аня, давай поговорим».
— Давай, — сказала я вслух. — Но теперь на моих условиях.
Я написала ответ: «Приезжай. Но только ты. Без советчиков».
Он пришёл через час. Стоял в дверях, не решаясь войти.
— Заходи, — разрешила я.
Сели на кухне. Я поставила перед ним чай. Он взял кружку, но не пил.
— Мама очень расстроена, — начал он.
— Я тоже расстроена, Витя. Давно.
— Она хочет извинений.
— А ты? Ты чего хочешь?
Он поднял глаза. Впервые за вечер посмотрел на меня по-настоящему.
— Я хочу, чтобы всё было хорошо.
— Хорошо для кого? Для твоей мамы? Или для нас?
Он помолчал. Потом тихо:
— Для нас.
— Тогда слушай меня внимательно. Я больше не буду терпеть такое отношение. Не от твоей мамы, не от брата, ни от кого. Это наша квартира. Мы оба работаем — я в салоне красоты, ты в такси. И если твои родственники приходят сюда, они должны вести себя достойно.
— Они не специально…
— Специально или нет — неважно. Важно, что ты молчал. Ты не сказал ни слова, когда твоя мама делала замечания. Когда брат валялся на диване. Когда Люся командовала мной.
Витя опустил голову.
— Я не знал, что сказать.
— Скажи: «Мама, не надо». Вот и всё. Три слова. Но ты не смог.
— Мне трудно с ними спорить.
— А мне трудно жить в постоянном напряжении! Каждый Новый год я боюсь этих встреч! Я стараюсь, готовлю, убираю, а потом чувствую себя ничтожеством!
Он взял меня за руку. Крепко сжал.
— Прости.
Я не убрала руку. Но и не сжала в ответ.
— Извинений мало, Витя. Мне нужно, чтобы ты был на моей стороне. Чтобы защищал меня. Чтобы не позволял мне чувствовать себя чужой в собственном доме.
— Я постараюсь.
— Не постараешься. Ты сделаешь. Или мы не справимся.
Он кивнул. Медленно, но кивнул.
— Хорошо. Я поговорю с мамой. Объясню, что так больше нельзя.
— И с братом тоже.
— И с братом.
Мы сидели молча.
— Аня, — сказал Витя негромко. — Я действительно не понимал, как тебе тяжело. Для меня это просто семья. Привычные люди.
— А для меня это чужие люди, которые приходят и ведут себя, как хозяева. И ты их выбираешь вместо меня.
— Я не выбирал…
— Выбирал. Молчанием.
Он вздохнул. Долго смотрел в окно.
— Ладно. Ты права. Я был не прав. Буду исправляться.
— Успеешь. У нас впереди вся жизнь.
Или не вся. Зависело от того, сможет ли он сдержать слово.
Убирала долго. Мыла посуду, вытирала стол, подметала пол. Механически, не думая ни о чём. За окном уже стемнело, где-то взрывались петарды — город праздновал. А я просто убирала.
Я налила себе чай. Достала из шкафа свечу, которую давно хотела зажечь, но всё было не до того. Поставила на стол, чиркнула спичкой. Огонёк заплясал, отбрасывая тени.
Села у окна. В квартире было тихо. По-настоящему тихо. Не было криков, требований, замечаний. Только я, чай и свеча. А за окном продолжался Новый год — весёлый, шумный, чужой.
Телефон завибрировал. Сообщение от Вити: «Мама сказала, что ты должна извиниться».
Я посмотрела на экран. Где-то вдали били куранты — полночь. Новый год начался без меня. Я отложила телефон в сторону. Не сейчас.
Может, никогда.
Допила чай. Встала, подошла к зеркалу. Посмотрела на себя. Усталое лицо, растрёпанные волосы. Но в глазах было что-то новое. Твёрдость.
Я поняла: праздник бывает не там, где шум, а там, где тебя уважают. И если в этом доме меня не уважали, значит, мне нужно было решить, что делать дальше.
Телефон снова завибрировал. Витя: «Аня, давай поговорим».
— Давай, — сказала я вслух. — Но теперь на моих условиях.
Я написала ответ: «Приезжай. Но только ты. Без советчиков».
Он пришёл через час. Стоял в дверях, не решаясь войти.
— Заходи, — разрешила я.
Сели на кухне. Я поставила перед ним чай. Он взял кружку, но не пил.
— Мама очень расстроена, — начал он.
— Я тоже расстроена, Витя. Давно.
— Она хочет извинений.
— А ты? Ты чего хочешь?
Он поднял глаза. Впервые за вечер посмотрел на меня по-настоящему.
— Я хочу, чтобы всё было хорошо.
— Хорошо для кого? Для твоей мамы? Или для нас?
Он помолчал. Потом тихо:
— Для нас.
— Тогда слушай меня внимательно. Я больше не буду терпеть такое отношение. Не от твоей мамы, не от брата, ни от кого. Это моя квартира. Наша квартира, которую мы взяли в ипотеку и за которую платим вместе. Мы оба работаем — я в салоне красоты, ты диспетчером в такси. И если твои родственники приходят сюда, они должны вести себя достойно.
— Они не специально…
— Специально или нет — неважно. Важно, что ты молчал. Ты не сказал ни слова, когда твоя мама делала замечания. Когда брат валялся на диване. Когда Люся командовала мной.
Витя опустил голову.
— Я не знал, что сказать.
— Скажи: «Мама, не надо». Вот и всё. Три слова. Но ты не смог.
— Мне трудно с ними спорить.
— А мне трудно жить в постоянном напряжении! Каждый Новый год я боюсь этих встреч! Я стараюсь, готовлю, убираю, а потом чувствую себя ничтожеством!
Он взял меня за руку. Крепко сжал.
— Прости.
Я не убрала руку. Но и не сжала в ответ.
— Извинений мало, Витя. Мне нужны гарантии. Нужно, чтобы ты был на моей стороне. Чтобы защищал меня. Чтобы не позволял мне чувствовать себя чужой в собственном доме.
— Я постараюсь.
— Не постараешься. Ты сделаешь. Или мы не справимся.
Он кивнул. Медленно, но кивнул.
— Хорошо. Я поговорю с мамой. Объясню, что так больше нельзя.
— И с братом тоже.
— И с братом.
***
На следующий день Витя позвонил маме. Я слышала обрывки разговора:
— Нет, мама, Аня не будет извиняться… Потому что она не виновата… Да, я понимаю, что ты обиделась… Нет, мы не отказываемся от встреч, но теперь всё будет по-другому…
Раиса Марковна не сдавалась. Звонила каждый день. Витя держался. Я видела, как ему трудно, но он не уступал.
А потом она перестала звонить. Неделя. Две. Три.
— Может, сходим к ним? — предложил Витя однажды. — Просто так, без повода.
— Можно. Но помни: никаких оскорблений. Если начнутся — мы уходим.
— Договорились.
Пошли к родителям в субботу. Они жили в двухкомнатной квартире. Раиса Марковна встретила холодно, но не грубо. Накрыла на стол, спросила про работу, про квартиру. Борис Степанович молчал, но был приветлив.
Витя рассказывал про планы на отпуск. Я слушала, поддакивала. Всё шло гладко.
А потом свекровь не выдержала:
— Витя, сынок, скажи мне честно. Ты доволен?
— Чем, мама?
— Жизнью. Женой. Отношениями.
Он посмотрел на меня. Потом на неё.
— Доволен. Очень.
— Но она же такая… резкая. Не та хозяйка, какой должна быть.
— Мама, — сказал Витя твёрдо. — Аня замечательная хозяйка. И замечательная жена. А то, что случилось у нас дома — это было из-за того, что нормальное общение не соблюдалось. Мы живём в своей квартире, и хотим, чтобы к нам относились с уважением. Как и вы бы хотели.
Раиса Марковна поджала губы.
— Значит, теперь нам к вам нельзя?
— Можно. Но вести себя нужно иначе. Не критиковать, не командовать. Просто приходить в гости. Как родные люди.
Она помолчала. Потом кивнула.
— Хорошо. Попробуем.
К следующему Новому году ничего кардинально не изменилось. Я просто знала теперь, что могу сказать «нет».
Раиса Марковна по-прежнему иногда делала замечания, но Витя останавливал её. Не всегда сразу, иногда приходилось напоминать ему взглядом — но он старался.
Гриша всё так же любил прилечь после еды, но хотя бы спрашивал разрешения. Люся стала чуть внимательнее к детям.
Когда родня снова пришла встречать праздник, я готовила без того напряжения, что было в прошлый раз. Не потому, что всё стало идеально — нет. Просто я поняла, что имею право голоса в собственном доме.
И Витя это понимал теперь тоже.
Мы встретили полночь вместе. Все вместе. Раиса Марковна чокнулась со мной и даже улыбнулась — натянуто, но всё же.
А когда гости разошлись, я снова осталась убирать. Но на этот раз Витя не ушёл с родителями. Остался. Помогал вытирать стол, мыть посуду.
— В прошлом году ты осталась одна, — сказал он тихо. — Это было неправильно.
Я кивнула. Он помнил. И это было важно.
