— Ты опять дал ей ключи или она уже и без них ходит как хозяйка? — Ольга сказала это вслух, не шёпотом, и даже не сразу поняла, что сказала.
Михаил замер у окна, с чашкой в руках. За стеклом декабрь стоял серый, сырой, с фонарями, которые светили с самого утра, будто день так и не решился начаться. Шесть сорок. В квартире было тихо — слишком тихо для дома, где живут втроём.
— Оля, не начинай, — устало сказал он. — Мама просто зашла.
— Просто зашла? — Ольга села на край кровати. — В шесть утра. В нашу спальню. Без стука. Это у вас называется «просто»?
Из коридора донёсся звук шагов и характерный шорох тапочек — Валентина Петровна уже хозяйничала на кухне. Хлопнула дверца шкафа, потом другая. Звякнула ложка.
— Я же говорил, она не со зла, — Михаил смотрел куда-то мимо жены. — Она привыкла.
— К чему? — Ольга поднялась. — К тому, что мы тут как временные? Как квартиранты? Или как дети, за которыми надо следить?
Михаил не ответил. Он всегда так делал — замолкал, когда разговор подходил близко к тому месту, где ему становилось неуютно.
Ольга накинула халат и вышла на кухню. Валентина Петровна стояла у плиты, спиной, в своём неизменном байковом халате, и уже что-то жарила, хотя её никто не просил.
— Доброе утро, — сказала Ольга ровно.
— Для кого как, — отозвалась свекровь. — Нормальные люди в это время уже на ногах. А некоторые, — она выразительно кивнула в сторону спальни, — ещё в кровати валяются.
— Мы вчера поздно вернулись, — Ольга налила себе воды. — Михаил работал допоздна.
— Работа — это не оправдание, — Валентина Петровна обернулась. — Мужчину надо кормить вовремя. Он у тебя один, между прочим.
Ольга сжала стакан так, что пальцы побелели.
— Валентина Петровна, — сказала она медленно, — мы взрослые люди. И мы сами разберёмся, во сколько нам вставать и чем завтракать.
— Вот именно, — свекровь прищурилась. — Взрослые. А живёте у меня.
Эта фраза, как старая заноза, сидела в Ольге уже второй год. С того самого дня, как они с Мишей, посчитав деньги и поняв, что на съём не тянут, перевезли вещи в эту трёхкомнатную квартиру на окраине города. Тогда это казалось временным, разумным решением. «Поживём немного, накопим», — говорил Михаил. «Мне не трудно», — уверяла Валентина Петровна.
Оказалось — трудно всем.
Михаил вошёл на кухню, поцеловал мать в щёку, взял тарелку.
— Мам, хватит, — сказал он тихо. — Давайте без этого с утра.
— А как без этого? — она тут же переключилась на сына. — Ты посмотри на неё. Всё ей не так. Я стараюсь, а она только нос воротит.
— Я не ворочу, — Ольга поставила стакан в раковину. — Я просто хочу, чтобы нас не будили и не учили жить каждый день.
— Учить? — Валентина Петровна всплеснула руками. — Да если бы не я, вы бы тут в грязи утонули. Посмотри, — она ткнула пальцем в стол, — крошки. Вчерашние.
— Потому что вы вчера выгнали нас с кухни в девять вечера, — не выдержала Ольга. — Сказали, что вам рано вставать.
Михаил резко выдохнул.
— Всё, — сказал он. — Хватит. Я опаздываю.
Он быстро доел, накинул куртку и ушёл, не глядя ни на одну из женщин. Дверь хлопнула. В кухне стало тесно от молчания.
— Видишь, — наконец сказала Валентина Петровна. — Из-за тебя он нервный стал.
— Нет, — Ольга посмотрела прямо. — Из-за того, что он между нами, а вы этого не хотите замечать.
Свекровь усмехнулась.
— Ты слишком много о себе думаешь, Оленька. Я его мать. И всегда ею буду.
Ольга ушла в комнату и закрыла дверь. Села на кровать, уставилась в стену. За окном медленно падал мокрый снег, липкий, тяжёлый — декабрь был именно таким, без праздничной лёгкости, без обещаний.
«Надо потерпеть», — сказала она себе в сотый раз. Они копили. Складывали каждую свободную тысячу. Откладывали поездки, одежду, лишние радости. Михаил показывал объявления, обсуждал районы, этажи, метраж. «Скоро», — говорил он. Это слово держало её на плаву.
Через несколько недель «скоро» вдруг стало почти настоящим. Михаил пришёл вечером возбуждённый, с красными от холода щеками.
— Нашёл, — сказал он с порога. — Двушка. Нормальная. Не центр, но метро рядом.
Ольга сначала не поверила. Потом села, потом встала, потом обняла его так, что он засмеялся.
— Одобрили? — спросила она.
— Да. Всё. Если ничего не сорвётся.
Ничего не сорвалось. Бумаги, подписи, беготня — всё это прошло как в тумане. Валентина Петровна слушала молча, кивала, ничего не говорила. Это молчание пугало сильнее криков.
Переезд назначили на субботу. Мороз поджал, снег наконец стал сухим, хрустким. Ольга паковала вещи, подписывала коробки, и впервые за долгое время чувствовала не усталость, а азарт — как будто начинается что-то своё.
— Зачем вы это берёте? — Валентина Петровна стояла в дверях и смотрела, как Ольга снимает занавески. — Старьё.
— Нам нравится, — коротко ответила Ольга.
— Тебе всё нравится, — фыркнула свекровь. — А потом жалуетесь.
Михаил носил коробки, друг помогал с мебелью. К вечеру квартира опустела. Ольга огляделась — странное чувство: облегчение и вина одновременно.
В новой квартире пахло свежей краской и чужими людьми. Они сидели на полу, ели доставленную еду из коробок, смеялись. Было холодно — батареи ещё толком не прогрелись, — но Ольге казалось, что внутри тепло.
Ровно до того момента, как через неделю вечером раздался звонок в дверь. Резкий, требовательный.
— Кто это? — спросила она, хотя уже знала ответ.
Михаил посмотрел в глазок и поморщился.
— Мама.
Ольга медленно выпрямилась. Внутри всё сжалось. Декабрьский вечер вдруг стал слишком тесным.
— Открывай, — сказала она. — Пусть заходит.
Валентина Петровна вошла так, будто никуда и не уходила — словно между старой квартирой и этой, новой, не было ни переезда, ни коробок, ни усталости, ни двух лет напряжения. Сняла куртку, повесила аккуратно, огляделась, прищурившись, как проверяющий.
— Холодно у вас, — сказала сразу. — Экономите?
— Батареи ещё не разогнались, — ответил Михаил. — Дом новый.
— Я так и думала, — кивнула она. — Вечно вы торопитесь, хватаете первое попавшееся.
Ольга молча ушла на кухню. Включила чайник — не потому что хотелось чаю, а потому что руки надо было куда-то деть. Она знала этот сценарий. Сейчас будет обход, потом замечания, потом — разговор, от которого Михаилу станет неловко, а ей — тяжело и обидно, как всегда.
Свекровь прошла по комнатам. Открывала шкафы, выдвигала ящики, трогала поверхности. Делала это без злобы — скорее с уверенностью человека, который считает это своим правом.
— Диван надо было ближе к окну, — донеслось из гостиной. — Света больше. И телевизор слишком высоко.
— Нам удобно, — отозвался Михаил.
— Удобно — не значит правильно, — тут же ответила она.
Ольга вернулась с подносом. Поставила чашки, сахарницу.
— Чай будете? — спросила ровно.
— Буду, — Валентина Петровна села. — Посмотрю, как ты его завариваешь.
Ольга почувствовала, как внутри что-то медленно поднимается, как вода в кастрюле, которую забыли снять с плиты.
— Я завариваю нормально, — сказала она. — Как все.
— Вот именно, — свекровь вздохнула. — Как все. А можно было бы по-человечески.
Михаил кашлянул, сел рядом.
— Мам, — начал он, — давай без этого. Мы только обживаемся.
— Я и помогаю, — удивилась она. — Вы молодые, вам советы нужны.
— Мы не просили, — тихо сказала Ольга.
Повисла пауза. Валентина Петровна посмотрела на неё внимательно, впервые за вечер — не сверху вниз, а прямо.
— Вот как, — сказала она. — Значит, я уже лишняя.
— Никто так не говорил, — Михаил занервничал. — Просто…
— Просто тебе жена важнее, — перебила она. — Я поняла.
Ольга села напротив. Руки дрожали, но голос был спокойный.
— Валентина Петровна, — сказала она, — давайте договоримся. Вы — гость. Желанный. Но гость. Не хозяйка.
— Гость? — переспросила та. — В квартире моего сына?
— В нашей квартире, — поправила Ольга. — Мы её вместе купили. Вместе платим. И хотим жить спокойно.
— Спокойно, — свекровь усмехнулась. — Это значит — без меня.
— Это значит — без контроля, — Ольга наклонилась вперёд. — Без заходов без предупреждения. Без замечаний по каждому поводу.
— Ты неблагодарная, — сказала Валентина Петровна резко. — Я вас два года терпела. Всё для вас делала.
— Вы не терпели, — Ольга почувствовала, как слова наконец находят выход. — Вы управляли. Моим временем, моими руками, моей жизнью. Я не могла вздохнуть спокойно.
Михаил вскочил.
— Оля…
— Нет, — она подняла руку. — Пусть услышит.
— А ты подумала, — Валентина Петровна тоже поднялась, — что будет с ним без меня? Ты умеешь о нём заботиться? Или только о себе думаешь?
— Я думаю о нашей семье, — ответила Ольга. — И в ней нет места постоянному давлению.
— Значит, ключи мне не дашь? — вдруг спросила свекровь, резко сменив тему.
Михаил растерялся.
— Какие ключи?
— От квартиры. На всякий случай.
Ольга посмотрела на мужа. Медленно покачала головой.
— Нет, — сказал Михаил наконец. — Не дадим.
— Вот как, — Валентина Петровна побледнела. — Значит, так.
Она быстро надела куртку, схватила сумку.
— Живите, — сказала на пороге. — Только потом не плачьте.
Дверь закрылась. В квартире стало оглушительно тихо.
Михаил сел, обхватил голову руками.
— Зачем ты так, — сказал он глухо. — Она же одна.
— А я? — Ольга подошла ближе. — Я кто? Приложение к тебе? Временная?
Он поднял на неё глаза — растерянные, усталые.
— Я между вами, понимаешь? — сказал он. — Я не хочу терять никого.
— А так и будет, — ответила она. — Пока ты не выберешь, как жить. Не между. А с кем.
Следующие недели были вязкими. Валентина Петровна не звонила. Михаил звонил сам — разговоры были короткие, сухие. Он ездил к ней, возвращался мрачный, молчаливый. Ольга не спрашивала лишнего — знала, что любое слово сейчас может стать искрой.
Однажды вечером он сказал:
— Она считает, что ты меня от неё отняла.
— Я никого не отнимала, — ответила Ольга. — Я просто перестала отдавать себя.
Михаил долго молчал.
— Я устал, — сказал он наконец. — От всего этого.
— Я тоже, — тихо ответила она.
Декабрь подходил к концу. В городе зажглись огни, магазины гудели, люди торопились с пакетами, будто счастье можно было купить заранее. В их квартире было спокойно, но эта тишина была хрупкой, как тонкое стекло.
Разговор случился не сразу. Он вызревал медленно, как перезревший фрукт, который вот-вот упадёт и обязательно ударится. Ольга чувствовала это кожей: что-то в Михаиле изменилось. Он стал позже возвращаться, чаще уходил в себя, иногда сидел на кухне с телефоном, не замечая, как чай остывает. Она не лезла — не из терпения, а из осторожности. В декабре любое лишнее слово звучит громче обычного.
В тот вечер он пришёл неожиданно рано. Снял куртку, повесил аккуратно, как всегда, прошёл на кухню и сел. Не сказал ни слова.
— Что-то случилось? — спросила Ольга, не поворачиваясь. Она резала овощи, считая про себя вдохи.
— Надо поговорить, — ответил он.
Вот оно.
Она выключила плиту, села напротив. Посмотрела внимательно — без упрёка, без тревоги. Просто ждала.
— Я был у мамы, — начал Михаил. — Она… в общем, она попросила помочь.
— Чем? — спокойно.
— Деньгами.
Ольга кивнула. Это было ожидаемо. Но что-то в его голосе настораживало.
— Она сказала, что у неё сложности, — продолжал он. — Что накопилось. Что ей тяжело одной.
— И? — Ольга не торопила.
— Я перевёл ей часть денег, — он наконец поднял глаза. — Из тех, что мы откладывали.
В кухне стало очень тихо. Даже холодильник, казалось, замер.
— Сколько? — спросила Ольга после паузы.
Михаил назвал сумму. Ольга мысленно прикинула — это были не «мелочи». Это был месяц их жизни. Их будущего.
— Ты со мной это обсуждал? — спросила она.
— Я знал, что ты будешь против, — сказал он быстро. — А она давила. Говорила, что я обязан. Что если не я, то кто.
— И ты решил, — Ольга смотрела прямо, — что можно просто взять и решить за нас двоих.
— Я хотел как лучше, — он начал раздражаться. — Она моя мать.
— А я кто? — тихо спросила Ольга.
Он замолчал. Потёр виски.
— Ты моя жена.
— Тогда почему ты врёшь мне? — она не повысила голос. — Почему решаешь за спиной? Почему снова ставишь её выше нас?
— Я не ставлю, — он вскочил. — Ты не понимаешь. Она умеет так говорить, что чувствуешь себя последним человеком.
— А я? — Ольга тоже встала. — Я, по-твоему, не чувствую? Когда ты молчишь. Когда исчезаешь. Когда я вдруг узнаю, что нас просто поставили перед фактом.
Он отвернулся.
— Она сказала, — глухо, — что если я не помогу, значит, ты мне важнее. И что тогда ей нечего со мной разговаривать.
— И ты испугался, — сказала Ольга. — Не её проблем. А того, что она тебя накажет молчанием.
Он резко обернулся.
— А ты бы что сделала?
— Я бы сказала тебе, — ответила она. — Сразу. Мы бы решили вместе. Может, помогли бы. Может, нет. Но вместе.
Он сел. Плечи опустились.
— Я запутался, — сказал он. — Я всё время как будто между двух стен. И каждая тянет к себе.
Ольга подошла ближе, но не обняла. Села напротив.
— Послушай меня внимательно, — сказала она. — Я не против твоей матери. Я против лжи. Против того, что наш дом снова становится местом, где решения принимаются не нами.
— Я верну, — быстро сказал он. — Я всё верну.
— Дело не в деньгах, — ответила Ольга. — А в том, что ты не остановился. Не сказал «подожди». Ты снова выбрал самый простой путь — спрятаться.
Он молчал долго. За окном медленно шёл снег, редкий, как будто усталый. Двор был почти пуст — декабрь выгонял людей по домам.
— Что ты хочешь? — наконец спросил Михаил.
Ольга вздохнула. Это был важный вопрос. Она думала о нём давно.
— Я хочу, чтобы ты перестал быть мальчиком между женщинами, — сказала она. — И стал мужчиной в своей семье. Не против неё. А с ней.
— А если я не справлюсь? — он поднял глаза. В них было то самое — страх, который она видела и раньше.
— Тогда мы не справимся вместе, — ответила она. — Или не будем справляться вообще.
Он кивнул. Медленно, будто соглашаясь не с ней — с собой.
На следующий день он поехал к матери снова. Ольга не просила рассказать, что будет. Она просто ждала.
Он вернулся поздно. Сел на кухне, долго молчал, потом сказал:
— Я сказал ей, что больше так не будет. Что решения — через нас. Что деньги — общие. Что приходить — по договорённости.
— И? — Ольга держалась спокойно.
— Она кричала, — усмехнулся он устало. — Говорила, что я неблагодарный. Что ты меня изменила.
— А ты?
— А я сказал, что я вырос, — он посмотрел на жену. — И что хочу остаться с вами обоими. Но по-честному.
Ольга почувствовала, как внутри что-то отпускает. Не радость — облегчение. Тихое, взрослое.
— Она обиделась? — спросила она.
— Конечно, — кивнул Михаил. — Но, кажется, впервые услышала.
Прошло несколько недель. Валентина Петровна не появлялась. Потом позвонила. Сдержанно, без прежних интонаций. Спросила, как дела. Ольга ответила сама — без Михаила, без напряжения. Разговор был короткий, неловкий, но настоящий.
В конце декабря они сидели вдвоём, украшали ёлку. Самую простую, из магазина у дома. Ольга вешала шары, Михаил распутывал гирлянду.
— Знаешь, — сказал он вдруг, — мне страшно было больше всего потерять тебя.
Она посмотрела на него.
— Тогда не теряй, — ответила просто.
За окном падал снег. В квартире было тепло. Не идеально. Не навсегда спокойно. Но по-настоящему их.
И этого было достаточно.
