Автобус дёрнулся, жутко скрипнули тормоза, пассажиры заворчали. В салоне что-то с грохотом покатилось по полу. Запахло гарью.
— Опять этот проклятый кот! — выругался водитель Григорий Михайлович, вытирая пот со лба дрожащей рукой. — Который раз за месяц!
Пассажиры недовольно зашумели. В переднем ряду пожилая женщина в платке возмущённо замахала сумкой:
— Да что же это такое?! Едем как в фильме ужасов каком-то!
А полосатый кот, будто ничего не произошло, величественно сидел прямо перед автобусом и невозмутимо лизал лапу. Янтарные глаза поблескивали от света фар, в них читалось что-то вроде насмешки. «Ну и что вы мне сделаете?» — казалось, спрашивал взгляд.
— Да чтоб тебя! — крикнул Григорий Михайлович в открытое окно.
Пожилая женщина покачала головой:
— Видать, не просто так это всё. Не зря же животные такое вытворяют.
Кот словно услышал её слова. Потянулся, выгнул спину дугой, и с достоинством удалился к заборчику, не забыв напоследок презрительно махнуть хвостом.
Будто издевался над всеми.
В небольшом посёлке Рябинки новости разносились быстрее лесного пожара.
История про кота-камикадзе уже обросла такими подробностями, что впору было книгу писать. Центром сбора сплетен по традиции был местный магазин «Родничок» — покосившееся деревянное здание с яркой вывеской.
— А мне муж говорил, этот кот прямо как разведчик! Сначала в кустах сидит, высматривает, а потом раз! — и на дорогу! Прямо как в кино про войну, —делилась новостями продавщица Марья Васильевна
— Ага, точно! — поддакивала местная сплетница баба Маня, опираясь на свою верную палочку. — А знаете, что самое интересное? Выскакивает он только по будням. И строго в одно время — ровно в половине седьмого вечера! Я специально засекала!
Баба Маня знала всех и всё в посёлке. Её небольшой домишко стоял как раз напротив остановки, и весь день она проводила у окошка, наблюдая за жизнью посёлка.
— Надо его к ветеринару отвезти, — заволновалась Марья Васильевна, громко хлопнув крышкой от банки с конфетами. — Может, болен чем-то?
— Да что ты, Маша! — возмутилась баба Маня, даже стукнула палочкой. — Котик-то здоровый. Просто его кто-то обижал, наверное. Вот он теперь и мстит. Они же умные, эти звери. Чувствуют всё.
К прилавку подошёл парень в рабочем комбинезоне. Андрей работал слесарем в местной котельной, а жил на окраине посёлка. Светлые вихры торчали во все стороны, рукава измазаны мазутом, а на честном лице — задумчивость.
Он и сам дважды чуть не столкнулся с этим котом. Первый раз еле успел свернуть, едва не влетев в придорожную яму. Второй раз затормозил так резко, что рабочие инструменты с багажника рассыпались по всей дороге.
Но что-то в поведении этого животного настораживало.
Бешеный кот не стал бы так появляться в определённое время. И не сидел бы потом посреди проезжей части с таким царственным видом. Здесь явно что-то ещё крылось.
— А чей этот кот вообще? — не выдержал Андрей, мня в руках пакет с хлебом.
— Да Евдокии Петровны, что на Садовой живёт, — махнула рукой Марья, считая сдачу. — Только толку спрашивать? Она после похорон мужа совсем сникла. Целыми сутками дома сидит, даже на крыльцо не выходит. За продуктами племянница ездит.
— Тяжело ей досталось, — покачала головой баба Маня. — А ведь какая была бойкая! Весёлая, хозяйственная. Помнишь, Маш, как она на летнем празднике песни пела?
— Ещё как помню, — вздохнула Марья Васильевна. — А через полтора месяца такое горе случилось.
У Андрея что-то сжалось в груди. Он вспомнил: полтора года назад в посёлке действительно произошла трагедия. Местный шофёр попал в аварию на повороте у леса — говорили, уснул за рулём в дальней поездке.
Андрей всю ночь не мог уснуть, ворочался с боку на бок. Перед глазами стоял этот кот — гордый, решительный, с какой-то безнадёжной верностью в янтарных глазах. И чем больше он размышлял, тем яснее понимал: надо действовать.
Следующим утром, быстро позавтракав и переодевшись в чистую рубашку, он решительно направился к дому на Садовой улице.
Калитка встретила его печально — облупившаяся зелёная краска, проржавевшие шарниры, сквозь штакетины пробивались бурьян и крапива.
Андрей постоял, набираясь храбрости, и постучал. Звук получился приглушённый, словно сам дом не желал нарушать тишину хозяйки.
Никто долго не откликался. Где-то поблизости тявкала дворняжка, ветер шуршал листьями старой вишни, свесившейся через забор. Андрей собрался стучать снова, когда за дверью послышалось осторожное шарканье.
Щёлкнул засов, заскрипели петли, и на пороге появилась худенькая женщина в поношенном серо-голубом халате. Русые волосы кое-как заколоты заколкой, на ногах потёртые домашние туфли. Но больше всего поразили Андрея её глаза — когда-то, наверное, голубые и смеющиеся, а теперь словно потухшие. В них застыла такая печаль, что у парня защемило сердце.
Из-за женских ног показался тот самый кот. Он внимательно изучил гостя, и в янтарных глазах мелькнуло что-то вроде узнавания. Видно, запомнил велосипед Андрея с их прошлых встреч на дороге.
— Евдокия Петровна? — Андрей переступил с ноги на ногу, неожиданно смутившись под пристальным кошачьим взглядом. — Здравствуйте. Я по поводу вашего кота.
Женщина слегка напряглась, рука потянулась к воротнику халата:
— Что стряслось? — в голосе слышался неподдельный испуг. — Рыжик вон он, дома.
— Да нет, что вы! — поспешил успокоить Андрей. — Всё хорошо. Просто, — он замялся, подыскивая нужные слова. Как объяснить, что именно привело его сюда?
Рыжик, будто почувствовав тревогу хозяйки, потёрся о её ноги и тихо мяукнул.
— Видите ли, он каждый вечер выбегает на дорогу. Ровно в одно и то же время. И мы все… ну, мы беспокоимся. Не за транспорт, конечно! — спохватился он, заметив, как потемнели глаза женщины. — За него. За Рыжика.
Евдокия Петровна как-то разом поникла, согнулась ещё больше.
По её лицу пробежала тень — та самая, что появляется, когда люди вспоминают что-то бесконечно дорогое и навсегда утраченное.
— Заходите, — неожиданно предложила она, отступив в сторону. — Чаю поставлю.
Андрей кивнул, хотя и не ожидал такого поворота. Но что-то в глазах этой женщины подсказывало — ей необходимо высказаться. Возможно, впервые за долгие месяцы.
Кухонька оказалась крохотной, но удивительно тёплой. На подоконнике алели помидоры, на стенке тикали старинные часы с маятником. В углу пристроился древний «Саратов», тихо урчавший мелодию.
Хозяйка достала из буфета чашки, розетку с пряниками, машинально смахнула крошки с клеёнки.
— Знаю я, — тихо произнесла она, садясь напротив. — Про Рыжика. Знаю, что он на дорогу выбегает. Он ждёт Николая. Каждый вечер ждёт.
Евдокия Петровна помолчала, рассеянно помешивая ложечкой чай. Затем вдруг заговорила — быстро, словно прорвалась плотина молчания, державшаяся внутри весь этот год:
— Понимаете, Николай мой, — она достала из кармана халата носовой платок, промокнула глаза. — Он ведь точный был как швейцарские часы. Всю жизнь такой. Даже в техникуме, говорили, его за это преподаватели хвалили. И на работе тоже — никогда не опаздывал, никогда без дела не задерживался.
Рыжик тихонько мурлыкнул и запрыгнул на колени к Евдокии Петровне.
— Ровно в полседьмого его «Уазик» во двор заворачивал. Я уже привыкла: как часы на стенке прозвенят — значит, сейчас ворота заскрипят. А Рыжик — он ведь сообразительный! — она ласково почесала кота за ушком. — Всегда навстречу выбегал. Как чует, что время подходит — уже у крыльца вертится, прислушивается. А как мотор заслышит — стрелой летит!
Евдокия Петровна улыбнулась воспоминанию, но улыбка вышла какой-то надорванной.
— Николай его всегда на руки поднимал. Представляете — взрослый мужчина, а с котом, как с маленьким ребёнком! И Рыжик тут же мурчать начинает, головой об него тереться.
— И Рыжик до сих пор ждёт? — осторожно спросил Андрей.
— До сих пор, — кивнула женщина. — Каждый день в половине седьмого выбегает на дорогу. Сидит, слушает. А когда какая машина появляется, думает — вдруг это он, вдруг вернулся.
Андрей молчал, не зная, что сказать. В груди что-то болело.
— Я пробовала его дома закрывать, — продолжала Евдокия Петровна. — Так он такой вой поднимает, что сердце разрывается. Да и что толку? Он же не понимает, что Николай уже не вернётся. Для него время остановилось в тот день.
Андрей ушёл из дома на Садовой с тяжёлым сердцем, но и с твёрдой решимостью. Нельзя оставлять людей и животных наедине с их горем.
Он начал с малого — предложил Евдокии Петровне помочь с ремонтом забора, который совсем покосился. Женщина сначала отказывалась, но Андрей мягко настоял.
Постепенно к их маленькой команде присоединились соседи. Марья Васильевна принесла новые шторы для окон, девчонки с соседней улицы высадили во дворе яркие цветы, а баба Маня подарила красивую скамеечку для веранды.
Вскоре в доме Евдокии Петровны снова стали собираться люди — пить чай, вспоминать добрые времена, делиться новостями.
А Евдокия Петровна по-прежнему тосковала по мужу. Иногда доставала его фотографии, долго смотрела на них. Но теперь в её глазах вместе с грустью появилось что-то новое — тихая признательность за прожитые вместе годы и осторожная надежда.
Андрей стал своим в этом доме.
Он так и не уехал из посёлка, хотя ему предлагали хорошую работу в городе. Говорил, что не хочет бросать свою котельную и людей, которые к нему привыкли.
Но все понимали истинную причину: каждый вечер, заканчивая смену, он заходил в знакомый дом, где его ждали горячий чай, неторопливые беседы и мурчащий кот, который встречал его теперь почти с таким же восторгом, как когда-то встречал Николая.
Шли годы. В доме Евдокии Петровны появился маленький трёхцветный котёнок — дочка Рыжика и соседской кошки Мурки. Рыжик давно перестал выбегать на дорогу, но каждый вечер встречал у калитки своего нового хозяина — Андрея, который теперь жил здесь же, заботясь о Евдокии Петровне как о родной матери.
Ведь настоящая любовь и верность не умирают. Они просто находят новые формы, чтобы согревать тех, кто остался.
