Катя проснулась от детского плача. Маленькая Софья опять не спала всю ночь — режутся зубки. А еще эти кошмары… Уже восемь месяцев, как Андрея не стало, а во сне он все приходит.
— Потерпи, доченька моя, — прошептала она, беря малышку на руки. — Как-нибудь управимся.
Управляться приходилось в одиночку. Свекор после смерти сына запил и связаться с ним было невозможно. Мама жила далеко, в деревне, сама болела. А подружки… Поначалу-то помогали, а потом каждая в свою жизнь ушла, свои хлопоты появились.
В то утро впервые решилась Катя с дочкой на речку сходить. Ноябрь стоял мягкий, без морозов, и солнышко сквозь голые ветки пробивалось.
— Ну-ка, Сонечка, посмотри, как птички летают! — показывала Катя дочке на воробьев.
Тут и приметила она его. Рыжий лохматый пес стоял поодаль от тропинки и на них глядел. Не с угрозой — так, словно высматривал что-то.
— Ишь ты, бездомный какой-то, — проворчала Катя, прижимая к себе коляску.
А пес с места не сошел. Только смотрел да смотрел своими желтыми глазищами.
На другой день опять объявился. И в третий тоже. Теперь уж за ними увязался — шагах в двадцати держится, не подходит, но и не отстает.
— Да что же это такое! — всплеснула руками Катя, когда соседка баба Маня у калитки остановила.
— Катенька, ты собачку что ли подобрала?
— Да не подбирала я никого! Сам привязался непонятно откуда.
Баба Маня только головой покачала:
— А мне кажется, что сторожит он вас. Гляди, как кругом высматривает.
И верно — пес будто дозор нес. Когда пьяный дядька Гриша слишком близко к коляске подступил, зарычал предупреждающе. А когда вороны раскаркались над головой, спугнув малышку, тут же их разогнал.
Понемногу свыклась Катя со своим безмолвным провожатым. Даже кличку ему дала — Рыжик. Уж больно масть подходящая.
— Хочешь хлебца? — предложила как-то, протягивая корку.
Рыжик осторожно взял угощение, но жрать не стал. Отошел в сторонку и там аккуратно на землю положил.
— Гордый больно, — усмехнулась Катя.
А дальше случилось то, что всю жизнь перевернуло.
Стоял сырой декабрьский день. Снег с дождем мешался, и Катя торопилась домой от врача. София покашливала — простудилась девочка.
— Ничего, птенчик мой, скоро домой придем, — приговаривала она.
И вдруг Рыжик, что как всегда плелся сзади, резко кинулся наперед. В ту же минуту сверху послышался скрежет. Катя глянула вверх и обмерла — железная труба с крыши прямо на коляску летела.
Рыжик поспел. Всем телом коляску от беды оттолкнул. Труба грохнулась, его по спине задела.
— Батюшки светы! — Катя дрожащими руками дочку проверяла, не ушиблась ли. София, напуганная грохотом, даже плакать забыла. — Рыжик, родненький, как ты там?
Пес хромал.
В ветлечебнице, куда Катя силком притащила сопротивляющегося пса, старый ветеринар долго его осматривал.
— Ох… Да ведь я его помню. Это же Буран, служебная собака на охранном предприятии. Полтора года назад хозяин его — охотник местный — в тайге пропал. С тех пор зверь никому не дается.
Катя побледнела как полотно:
— В тайге пропал? Полтора года назад?
— Ага, горькая история. Молодой был совсем, жену беременную оставил.
Катя на стул опустилась. В голове зашумело. Муж часто рассказывал ей о своем подопечном песике, которого воспитывал и обучал на работе. Но встречаться с ним не приходилось. Неужели?
— Андрюша, — едва слышно произнесла. — Это мой Андрей был.
Ветеринар ошарашенно переводил взгляд с нее на пса:
— Постойте… Значит, вы та самая?
А Рыжик — теперь уже Буран — морду ей на колени положил и заскулил тихонько. Первый раз за все время.
Домой возвращались уже втроем — Катя, София и Буран. Теперь их собственный Буран.
— Слышь-ко, — говорила вечером Катя, по собачьей голове поглаживая, — ты ведь нас отыскал. Нашел да стережешь. Это Андрей тебя попросил, верно?
Буран только тяжело вздохнул, не сводя глаз с кроватки, где спала маленькая София.
Время шло. София на ножки встала, за рыжую шерсть держась. Говорить научилась, и первые ее слова были «мама» да «Буян» (букву «р» выговаривать еще не умела). Катя на работу вышла — спокойно теперь было за дочку, ведь с ней самый верный сторож оставался.
А люди меж собой толкуют: «Видали? У Кати собака — диво дивное! Девочку блюдет пуще глаза». Только Катя одна знает — не пуще глаза, а как кровную родню. Ведь Буран последний наказ хозяина выполняет — семью его стеречь.
Каждую поминальную службу идут они с дочкой в церковь. София свечку за папу ставит. А Катя шепчет:
— Не тревожься, милый. Мы под защитой. Под самой надежной на свете.
И где-то там, в небесах, улыбается Андрей, глядя на своих дорогих — жену, дочку и верного друга, который их никогда не покинет.
