Сергей сидел в полутёмной кухне, глядя на разбитый экран телевизора. Трещина пошла точно по центру — как будто кто-то специально расколол его жизнь пополам. До и после.
До — была фирма по установке техники. Были клиенты, звонки, суета. Была Нина с её вечными «Серёжа, ты опять забыл покушать!» и дочка Анька, которая приезжала по выходным с внуками.
После…
— Рада, иди сюда, — тихо позвал он.
Старая дворняга подняла морду от своего коврика у двери. Рыжая, потрёпанная, с умными глазами — единственная, кто не ушёл. Не предал. Не исчез в никуда, как все остальные.
Подошла, легла к его ногам. Как всегда.
— Ты помнишь, как мы тебя нашли? — Сергей потрепал её за ухом. — Под дождём сидела, вся мокрая. Нина тогда сказала: «Серёжа, не надо, у нас и так проблем хватает». А я всё равно тебя принёс.
Рада вздохнула — так по-человечески, что сердце кольнуло.
Когда Нины не стало, друзья ещё заходили. Поначалу. «Держись, брат», «Всё будет хорошо», «Звони, если что». А потом стало понятно: горе заразно. От него шарахаются, как от чумы.
Фирма накрылась через полгода. Клиенты ушли к конкурентам — кому нужен мастер, который приходит с трясущимися руками и запахом перегара?
Анька звонила всё реже. «Пап, у меня работа, дети». Понятно. У всех есть жизнь.
Только у него нет.
— Когда от меня отвернулись даже друзья, эта старая дворняга ждала у порога, — сказал он вчера соседу Михалычу. Тот только кивнул и поспешил по своим делам.
Сергей встал, пошёл к окну. За стеклом — февраль, злой и колючий. Рада поплелась следом, уселась рядом.
Март пришёл с обманчивой мягкостью. Снег превратился в серую кашу, по двору текли грязные ручьи. Сергей шёл домой с магазина — купил хлеб и, ну, то что покупал каждый день последние месяцы.
Рада трусила рядом, время от времени оглядываясь на хозяина. Умная зверюга — чувствовала, что с ним творится что-то неладное.
— Ничего, девочка, — пробормотал Сергей, доставая ключи. — Сегодня последний раз. Завтра начнём новую жизнь. Или закончим старую.
Он даже не заметил, как споткнулся. Просто вдруг земля ушла из-под ног, в груди что-то сжалось тисками, а воздух перестал поступать в лёгкие.
И где-то далеко-далеко — отчаянный собачий лай.
— Рада… тихо, — прохрипел он, но голоса не было.
А она лаяла. Тянула его за рукав пальто — слабая, старая, но упрямая до безумия.
— Что тут происходит? — услышал Сергей голос Михалыча.
— Да собака эта, с ума сошла, что ли? — отозвалась жена соседа.
Но Рада не сдавалась. Лаяла, скулила, снова хватала Сергея за одежду.
— Господи! — Михалыч выскочил за ворота. — Серёга! Люся, скорую вызывай! Быстро!
Дальше — смутные обрывки. Белые халаты. Капельница. Запах больницы.
— Сердце, — сказал врач Михалычу. — Ещё немного — и всё. Хорошо, что собака подняла шум.
Когда Сергей вернулся омой, первое, что увидел — глаза Рады.
— Привет, спасительница моя…
Собака положила морду ему в ладони. И в этом прикосновении было столько человечности. Больше, чем во всех соболезнованиях друзей после смерти Нины.
Этот взгляд ударил сильнее любых слов.
Хватит жалеть себя.
Хватит прятаться от жизни в бутылке.
Сергей зашёл в кухню — и вылил в раковину всё, что там было. Бутылка за бутылкой. Рада сидела рядом и наблюдала, как будто понимала: что-то важное происходит.
— Знаешь что, девочка? — Сергей вытер руки о полотенце. — Давай попробуем жить по-другому.
Он включил свет в мастерской — впервые за полгода. Достал старый паяльник, проверил — работает. Руки дрожали, но не от похмелья. От волнения.
А что, если получится?
Первым клиентом стал тот же Михалыч — принёс сломанный телевизор.
— Серёга, а ты точно, ну, в форме?
— Не знаю, — честно ответил Сергей. — Попробуем.
Чинил три часа. Руки уже не дрожали — мышечная память никуда не делась. Когда экран засветился, Михалыч так обрадовался, что чуть не расцеловал его.
— Сколько с меня?
— Ничего, — Сергей махнул рукой. — Ты же скорую вызывал.
— Да ладно тебе! — Михалыч сунул в карман Сергею пятисотку. — И знаешь что? Жена у меня утюг сломала. Можешь глянуть?
Потом была соседка сверху с компьютером. Потом — знакомый Михалыча с музыкальным центром. Сарафанное радио работало лучше любой рекламы.
Рада быстро усвоила новые правила игры. Встречала клиентов у ворот, важно провожала в мастерскую, укладывалась у ног Сергея, пока тот работал.
— Она у вас директор? — смеялись люди.
— Главнее директора, — отвечал Сергей. — Она мне жизнь спасла.
К концу лета в сарае появилась самодельная вывеска: «Мастерская Сергея и Рады. Ремонт техники». Сергей от души посмеялся, когда соседские дети стали называть собаку «директором».
Постепенно он перестал прятаться от зеркал. Отрастил бороду — получилось солидно. В глазах снова появился блеск — не от слёз, а от интереса к жизни.
Рада помолодела тоже. Будто поняла — теперь у неё есть важная работа.
— Знаешь, девочка, — сказал Сергей как-то вечером, гладя её по голове. — А мы молодцы. Справились.
Собака довольно вздохнула и положила морду ему на колени.
Жизнь налаживалась.
Сентябрь принёс первую прохладу и неожиданный звонок.
— Папа? — голос был знакомый, но какой-то растерянный.
Сергей замер с паяльником в руке. Рада подняла уши — она тоже узнала голос Аньки.
— Анечка? Ты?
— Да, папа, это я, — пауза. — Слушай, я приеду завтра. Можно?
Сердце ёкнуло. Не виделись почти год. После того разговора, когда она сказала: «Пап, ты меня пугаешь. Мне с детьми тяжело, а ты же совсем опустился».
— Конечно можно. Только, — Сергей оглядел мастерскую. — Тут у меня теперь…
— Я знаю, — тихо сказала Анька. — Михалыч рассказал. Что ты снова работаешь.
Утром Сергей проснулся в пять. Не мог спать. Убрался в доме, в мастерской, даже Раду причесал — та терпела стоически, понимая важность момента.
— Ну что, девочка, — Сергей поправил самодельную вывеску. — Встречаем хозяйку?
Рада села рядом, навострила уши. Ждали.
Такси остановилось у ворот ровно в два часа дня. Из машины вышла женщина с чемоданом. Анька постарела. Или просто Сергей забыл, какая она на самом деле?
Она остановилась у калитки и долго смотрела — на чистый двор, на вывеску, на отца с инструментом в руках и рыжую собаку у ног.
— Папа? — голос дрожал. — Это всё ты?
— Мы, — улыбнулся Сергей и погладил Раду. — Она не дала мне пропасть.
Анька сделала шаг вперед. Ещё один. И вдруг бросилась к отцу, как в детстве.
— Прости меня, — всхлипывала она в его плечо. — Прости, что бросила. Что не верила.
— Тихо, дочка. Тихо.
Рада крутилась рядом, помахивая хвостом — в доме снова были все свои.
Вечером ужинали втроём — отец, дочь и собака. Анька рассказывала о работе, о детях, о том, как развелась с мужем.
— Знаешь, пап, — сказала она, ковыряя вилкой салат. — Когда Михалыч рассказал, что ты, что ты снова живой, я не поверила. Думала, он приукрашивает.
— А теперь?
— А теперь, — она посмотрела вокруг: на чистую кухню, на довольную Раду, на отца с ясными глазами. — Теперь я вижу, что это правда. Ты снова здесь. Ты снова мой папа.
— Никуда я не девался, — Сергей протянул руку, накрыл её ладонь. — Просто заблудился немного.
— Хорошо, что Рада нашла тебя.
— Это точно.
После ужина Анька достала из чемодана конверт.
— Что это?
— Деньги. Я хочу помочь. С мастерской. Можно оборудование купить, рекламу дать.
Сергей покачал головой:
— Не нужно, дочка. У нас всё хорошо. Правда. Мы справляемся.
— Мы — это ты и Рада?
— Ну а кто же ещё? — Сергей засмеялся. — Она у меня главный консультант по техническим вопросам.
Рада, услышав своё имя, довольно гавкнула.
— Папа, а можно я, — Анька замялась. — Можно я побуду тут какое-то время? Мне нужно подумать о многом. Решить, что дальше делать.
— Знаешь, дочка, — сказал Сергей, глядя в окно на звёздное небо. — Когда я лежал тогда во дворе, мне казалось — всё кончено. Что я никому не нужен. Что жизнь закончилась вместе с мамой. А оказалось, что это было только начало. Нового этапа.
— А если бы Рада не подняла шум?
— Но подняла же. Значит, так было нужно.
Анька тихо заплакала — не от горя, а от облегчения.
Прошёл год.
Май был ласковым, тёплым — таким, каким должен быть май. В мастерской стояла очередь из клиентов, а Рада по-прежнему важно встречала посетителей у ворот.
— Дядя Серёжа, а правда, что к вам даже из других районов приезжают? — спросил соседский мальчишка, принося сломанную приставку.
— Правда, — кивнул Сергей. — Сарафанное радио — лучшая реклама.
— А Рада по-прежнему директор?
— Генеральный директор, — поправила Анька, приехавшая в очередной раз навестить отца. — Мы с папой только исполнители.
Рада довольно гавкнула и улеглась на своё место — старое одеяло у верстака. Седины в шерсти прибавилось, но глаза по-прежнему умные, внимательные.
Вечером сидели на крыльце — отец, дочь, собака. Анька листала планшет с заказами.
— Знаешь, пап, а не пора ли тебе расширяться? Может, ещё одного мастера взять?
— Зачем? — Сергей почесал Раду за ухом. — Мне и так хорошо.
— А если заболеешь? Или в отпуск захочешь?
— В отпуск? — Сергей засмеялся. — Аня, какой отпуск? Я только начал жить по-настоящему.
— Это точно, — Анька отложила планшет, обняла отца. — Помнишь, каким ты был год назад?
Сергей помнил. Того человека — серого, опустившегося, потерянного — будто не было вовсе. Как страшный сон.
— Если бы не Рада, — начал он.
— Не начинай, — перебила дочь. — Ты сам себя спас. Просто она тебе напомнила, что ты нужен.
Рада подняла морду, посмотрела на них с лёгким упрёком: хватит обо мне говорить, я же рядом сижу.
— Папа, — тихо сказала Анька. — А ты счастлив?
Сергей задумался. Счастье… Что это? Громкие слова? Фейерверки эмоций?
Или вот это — вечер, дочка рядом, работа, которая нравится, и старая дворняга, которая не предала, когда все отвернулись?
— Знаешь, Аня, — сказал он наконец. — Я не просто счастлив. Я живу. Впервые за много лет — живу по-настоящему.
И это была правда. Рада одобрительно махнула хвостом.
