— Ты его убиваешь! — выкрикнула Раиса Петровна, влетая в прихожую. — Я забираю Максима обратно!
Вера замерла с тряпкой в руках. Свекровь явилась без звонка, без предупреждения. Лицо красное, глаза горят праведным гневом.
— Что случилось? — спокойно спросила Вера, хотя внутри всё сжалось. Опять. Опять больница, опять травма, опять объяснения.
— Что случилось?! — Раиса Петровна прошла в комнату, оглядываясь, будто искала следы преступления. — Мой сын в травмпункте! В восьмой раз за год! Восьмой, Вера! А ты тут спокойно тряпкой машешь!
— Я не знала, — Вера положила тряпку на стол. — Макс не звонил.
— Ещё бы! Он у тебя так запуган, что, наверное, боится! — голос свекрови перешёл на визг. — Что ты с ним делаешь? До свадьбы он максимум палец вывихивал, а теперь у него то перелом, то растяжение, то ссадины! Ты его специально калечишь?
Вера присела на край дивана. Устала. Устала объяснять, оправдываться, доказывать. Четыре года одно и то же.
— Раиса Петровна, вы серьёзно думаете, что я способна избить мужчину, который весит на тридцать килограммов больше меня?
— А кто же тогда?! — свекровь ткнула пальцем в её сторону. — Он до тебя был абсолютно здоров! А теперь врачи его по имени знают!
Вера закрыла глаза. Вспомнила тот день, восемь лет назад, когда впервые пришла в гости к Максиму. Раиса Петровна подавала ужин, накрывала на стол, убирала за двадцатидевятилетним сыном тарелку. А Макс сидел, улыбался, рассказывал что-то смешное. И ей, дуре влюблённой, это показалось трогательным. Заботливая мама, любящий сын. Идиллия.
А потом началась реальная жизнь.
Свадьба была быстрой. Родители подарили квартиру — голые стены, провода вместо розеток, бетонный пол. Вера взяла инициативу в свои руки: выбирала плитку, обои, мебель. Максим соглашался, кивал, восхищался её вкусом. Работал допоздна, чтобы оплачивать ремонт, приходил усталый, падал на диван.
— Милый, а помнишь, как ты готовил мне кофе? — спросила Вера однажды утром, когда сама стояла у плиты.
— А, ну это… — Макс почесал затылок. — Мама всегда сама готовила. Я как-то не научился.
— Ничего, научишься, — улыбнулась тогда Вера. Наивная.
Через три месяца она поняла масштаб катастрофы. Максим не умел ничего. Совсем. Разогреть еду в микроволновке — проблема. Постирать носки — космос. Подмести пол — вообще за гранью возможного.
— Мам, а как думаешь, нормально ли, что взрослый мужчина не может сам себе яичницу пожарить? — спросила Вера у матери по телефону.
— Доченька, многие мужчины такие, — мать вздохнула. — Твой отец тоже не сразу научился. Терпение нужно.
Терпение. Легко говорить, когда не ты встаёшь в шесть утра, готовишь завтрак, убираешь квартиру, бежишь на работу, потом возвращаешься и снова готовишь ужин.
А потом Вера забеременела. И сначала была радость, эйфория, а потом — декрет. Ремонт не закончен, денег в обрез, она дома с младенцем, а Максим вкалывает на двоих.
— Милый, посиди с Артёмкой полчаса, мне в душ надо, — попросила Вера однажды.
Вернулась из ванной — муж спит на полу рядом с сыном, оба посапывают одинаково. Трогательно и беспомощно одновременно.
Три года декрета превратились в шесть. С садиком не сложилось — мест не было нигде. Работа, куда она планировала вернуться, накрылась — фирма сменила профиль. Искала новое место, но везде один ответ: молодая мать, больничные, проблемы. Не надо нам таких.
— Вер, а в чём вообще проблема? — спросил Максим, когда она в очередной раз пришла с отказом. — Я работаю, зарабатываю нормально. Тебе не обязательно сейчас рваться. Походи на курсы какие-нибудь, найди что-то стоящее. Или своё дело открой, ты ж талантливая.
Он говорил это искренне, с любовью. И Вера кивала, улыбалась. А внутри закипало: опять дома сидеть, опять только быт, опять я одна за всё отвечаю.
Но вслух ничего не сказала. Совесть грызла. Он же один деньги зарабатывает, пашет как проклятый, чтобы им хватало на всё. Какое право она имеет требовать от него ещё и быт осваивать?
Первого сентября Артём пошёл в первый класс. Двенадцатого сентября Вера вышла на новую работу. Курсы компьютерной графики сделали своё дело — её взяли в небольшую дизайнерскую студию.
Первые полгода она по инерции продолжала вести хозяйство одна. Вставала раньше всех, готовила завтраки, собирала сына в школу. Возвращалась с работы, готовила ужин, проверяла уроки, убирала. Максим помогал с Артёмом — забирал из школы, когда получалось, играл с ним по вечерам. Но дальше этого дело не шло.
Февральским вечером Вера села напротив мужа.
— Макс, мне нужно с тобой поговорить.
Он оторвался от телефона, посмотрел на неё внимательно.
— Слушаю.
— Я больше не могу одна всё тянуть, — сказала Вера тихо. — Мы оба работаем. Оба устаём. Но почему-то домашние дела только на мне. Я не справляюсь.
Максим молчал. Потом кивнул.
— Понимаю. Но я ничего не умею. Вообще. Мне проще в стороне стоять, чем напортачить.
— Научишься, — Вера взяла его за руку. — Ты же умный, взрослый человек. Сможешь освоить элементарные вещи. Подмести, пропылесосить, бельё постирать. Не просто сейчас мне нужна помощь. Подумай о Артёме. Он же на тебя смотрит. Какой пример ты ему показываешь? Что мама должна всё делать одна?
Максим сжал её пальцы.
— Ты права. Не хочу, чтобы сын вырос таким же беспомощным, как я. Буду учиться. Только… инструктировать меня придётся. Я правда ничего не знаю.
— Справимся, — улыбнулась Вера. Тогда ей казалось, что всё будет просто.
Первый опыт закончился больницей. Максим вытирал пыль на полке, задел фарфоровую фигурку. Та упала, разбилась, осколок впился в ладонь. Глубоко. Пришлось ехать зашивать.
— Ты будешь смеяться, — сказал он, сидя на кухне с забинтованной рукой, — но мне кажется, эта вещь меня не любила.
Вера не смеялась. Сидела, смотрела на мужа и думала: а оно надо?
Но Максим не сдавался. Взял пылесос. Через две недели Вера услышала грохот, прибежала — муж лежит на полу, держится за рёбра.
— Зацепился за шнур, — выдохнул он. — Приземлился неудачно.
Трещина в двух рёбрах. Месяц на больничном.
Потом была сломанная кисть — наступил на трубку пылесоса, попытался удержать равновесие, рухнул прямо на руку. Потом шнур питания саганул по веку, когда Максим решил проверить, как быстро тот сматывается. Шрам остался.
— Пылесос — исчадие ада, — заявил Максим. — Перехожу на веник.
Веник тоже оказался коварным. Пластмассовая ручка треснула, распорола предплечье. Зашивали. Деревянный оставил занозу, которую доставали в травмпункте.
Мытьё полов добавило новых травм. Поскользнулся на луже — перелом ноги. Швабра застряла под диваном вместе с его рукой — вывих плеча. Швабра упала на ногу — ушиб пальцев.
Вера сидела в больничных коридорах и думала: может, правда, хватит? Может, оставить всё как есть? Но Максим упорно продолжал.
— Я справлюсь, — говорил он. — Просто мне нужно время. И опыт.
А потом он добрался до кухни.
— Лучшие повара — мужчины, — заявил Максим и приступил к освоению плиты.
Ожоги, порезы, ещё ожоги. Лёгкие, средние, однажды пришлось в ожоговое ехать. Максим держался. Делал перерывы, когда было совсем плохо, но возвращался снова.
Четыре года. Столько времени Вера жила в режиме ожидания очередного звонка. И каждый раз, когда муж говорил: «Ты будешь смеяться…», её бросало в дрожь.
Но результат был. Медленно, через боль и раны, Максим учился. Освоил уборку, стирку, готовку. Не стал асом, но помогать мог. И главное — перестал бояться. Научился думать, планировать действия, быть осторожным.
— Где вещи Максима?! — голос Раисы Петровны вернул Веру в настоящее. — Я сейчас всё соберу и увезу его домой!
— Это его дом, — тихо сказала Вера. — Он взрослый мужчина, у него семья.
— У него мать! — свекровь ткнула пальцем себе в грудь. — Которая его вырастила, выучила! А ты его покалечила! Посмотри, что с ним стало! Он же весь в шрамах!
— В шрамах, зато самостоятельный, — Вера встала. — Максим научился жить. Не существовать под вашей опекой, а жить.
— Я звоню ему! — Раиса Петровна схватила телефон. — Сейчас мы всё выясним!
Максим взял трубку после третьего гудка.
— Мам? Что случилось?
— Я у тебя дома! Собираю твои вещи! Ты возвращаешься ко мне!
Пауза. Вера слышала дыхание мужа через громкую связь.
— Мама, о чём ты говоришь? — голос Максима был усталым, но твёрдым. — Я никуда не вернусь. Мой дом здесь. С Верой и Артёмом.
— Она тебя убивает! — закричала Раиса Петровна. — Ты постоянно в больницах! Посмотри на себя!
— Я на себя смотрю каждый день, — ответил Максим. — И мне нравится то, что я вижу. Я стал другим. Научился тому, чему ты меня никогда не учила. Стал самостоятельным. Стал мужчиной, который может позаботиться о своей семье не только деньгами.
— Тебе не нужно было этому учиться! У тебя жена есть!
— Именно поэтому и нужно было, — Максим вздохнул. — Вера — моя жена, а не служанка. Мы партнёры. И если я хочу, чтобы Артём вырос нормальным мужчиной, я должен показать ему пример. А не сидеть на диване, пока мама всё делает.
— Но ты же постоянно травмируешься!
— Потому что учусь, — просто сказал Максим. — Сложно научиться тому, чем ты никогда не занимался. Но я справился. Да, было больно. Да, были ошибки. Но это мой выбор. И Вера тут ни при чём. Она терпела, поддерживала, ждала. А ты оставь её в покое и не порти нам нервы.
Раиса Петровна медленно опустила телефон. Посмотрела на Веру. В глазах мелькнуло что-то — обида, непонимание, страх.
— Я всю жизнь ему посвятила, — прошептала она.
— Знаю, — кивнула Вера. — Но пришло время отпустить.
Свекровь развернулась и вышла. Дверь закрылась тихо, без хлопка.
Вера опустилась на диван, закрыла лицо руками. Телефон завибрировал.
— Вер, ты как? — голос Максима был осторожным.
— Нормально. Устала просто.
— Завтра выпишусь. Это, кстати, мелочь. Два пальца на ноге сломал, когда мусор выносил. Бак на меня наехал.
— Серьёзно? — Вера рассмеялась. Истерически, от усталости и облегчения. — Бак наехал?
— Ага. Не притормозил, гад, — Максим тоже засмеялся. — Но это последний раз. Обещаю. Я уже всему научился.
— Обещаешь?
— Обещаю. Люблю тебя.
— И я тебя, — Вера вытерла глаза. — Приезжай скорее домой.
Она положила телефон и огляделась. Квартира была чистой. На кухне в мойке не было горы посуды. В углу стоял злополучный веник, рядом — пылесос-убийца. На полке — новые безделушки, которые Максим старательно обходил стороной.
Они справились. Вместе.
И впервые за долгое время Вера подумала, что фраза «ты будешь смеяться» больше не вызывает у неё паники.
