— Надоела мне эта возня с твоими тряпками, — Людмила Викторовна стояла в дверях спальни, держа в руках мою кофточку. — Вечно разбрасываешь где попало.
Я подняла глаза от книги. Кофточка лежала на спинке стула, где я ее оставила накануне. Аккуратно сложенная.
— Людмила Викторовна, я ее туда повесила специально. Она чистая, завтра надену.
— А я говорю — разбрасываешь! — голос свекрови поднялся на октаву выше. — В моем доме должен быть порядок. Немедленно убери эту рухлядь в шкаф!
Максим Олегович был в командировке уже третью неделю. Еще четыре дня, и он вернется, мы съедем в нашу квартиру. Я могла потерпеть.
Молча встала, взяла кофточку и повесила в шкаф. Людмила Викторовна проводила меня взглядом, в котором читалось торжество мелкой победы.
— Вот так-то лучше. А то думала, тут хозяйка появилась.
Я сжала зубы. «Четыре дня», повторила про себя.
На следующий день она придралась к тому, как я мою посуду. На третий — к тому, что я слишком поздно встаю. Хотя встаю в семь утра, как всегда. А она, видимо, с пяти на кухне дежурит, высматривает поводы.
— Никого не воспитали родители, — бросила она, когда я наливала себе кофе. — Настоящая женщина в шесть утра уже должна быть на ногах. А ты как барыня разлеглась.
Я поперхнулась кофе. Барыня? Я, которая работаю экономистом в строительной компании за копейки, живу на съемной квартире с протекающим краном? Которая две недели назад считала каждый рубль, чтобы купить приличное платье на корпоратив?
— Людмила Викторовна, до работы мне ехать сорок минут. В семь вполне нормальное время вставать.
— Нормальное! — она фыркнула. — У меня муж, царствие ему небесное, в пять утра поднимался. А ты тут нежности разводишь.
Разговор мог продолжаться бесконечно. Я допила кофе и ушла собираться на работу.
Вечером, когда я вернулась, дома никого не было. На кухонном столе лежала записка: «Ушла к Зинаиде Петровне. Ужин в холодильнике разогрей сама».
Ужина в холодильнике не оказалось. Зато на столе стояла грязная тарелка из-под супа и кружка из-под чая. Видимо, это и есть мой ужин — помыть за ней посуду.
Я открыла холодильник. Там нашлись два яйца и кусок хлеба. Приготовила себе яичницу и села есть в одиночестве.
Людмила Викторовна вернулась около десяти. Прошла мимо кухни, не поздоровавшись. Через полчаса я услышала, как она разговаривает по телефону с Максимом.
— Ну что я тебе говорила? Избаловал ты ее совсем! Встает когда захочет, ест что захочет. А за мной убирать не желает. Нет, сынок, такую жену надо воспитывать…
Я закрыла дверь в свою комнату и включила музыку погромче.
На четвертый день Людмила Викторовна устроила мне разнос из-за того, что я воспользовалась ее шампунем. Моего закончилось, а до зарплаты оставалось два дня.
— Думаешь, здесь все твое? — кричала она, размахивая флаконом. — Мой шампунь, мой дом, мои деньги на все это потрачены! А ты как нахлебница!
Что-то лопнуло во мне. Не громко, не эффектно. Просто тихий щелчок где-то внутри.
— Людмила Викторовна, я попрошу вас не переходить на личности.
— На личности? — ее голос взлетел до фальцета. — Да я еще мягко говорю! Знала бы ты, что я на самом деле думаю!
— Знаю, — сказала я спокойно. — Вы думаете, что я не подхожу вашему сыну. Что я его недостойна. Что лучше бы он женился на дочке вашей подруги Зинаиды Петровны — той, что в банке работает.
Людмила Викторовна обомлела. Видимо, не ожидала, что я так хорошо читаю между строк.
— Ну… а что, Люся девочка хорошая…
— Замечательная, не спорю. Вот только Максим выбрал меня. И вам придется с этим смириться.
— Смириться? — свекровь восстановила дар речи. — Да кто ты такая, чтобы мне указывать? В моем доме, между прочим!
— В доме, который вы продаете, — спокойно сказала я.
Она побледнела. Потом покраснела. Потом снова побледнела.
— Откуда… кто тебе сказал?
— Максим. Он переживает, что вам тяжело. Хотел даже кредит взять, помочь с долгами.
Это была правда. Максим действительно рассказывал мне о маминых финансовых проблемах. О том, что магазин, который она открыла после смерти отца, прогорел. О кредитах и долгах. О том, что дом — единственное, что можно продать.
— Болтун, — процедила Людмила Викторовна. — Всегда был болтуном.
— Он вас любит. И беспокоится.
— Любит! — она злобно рассмеялась. — Если бы любил, на такой бы не женился!
Вот мы и добрались до сути. До того, что реально ее беспокоило. Не шампунь и не кофточка на стуле. А то, что сын сделал выбор, который ей не нравился.
— Людмила Викторовна, мне очень жаль, что я вам не нравлюсь. Но решение принимал не я одна.
— Ах ты еще и умничаешь! — она шагнула ко мне, глаза сверкали. — Думаешь, я не вижу, как ты его вокруг пальца обводишь? Тихая, скромная такая! А сама небось рассчитала все заранее!
— Что рассчитала?
— Дом этот! Думаешь, выдержу я ваше совместное проживание? Сама съеду, а вам все достанется!
Я смотрела на нее и понимала: она реально в это верит. Верит, что я какая-то хитрая авантюристка, которая заманила ее сына в сети ради наследства.
— У вас богатая фантазия, Людмила Викторовна.
— Фантазия? — она засмеялась истерично. — Да я таких, как ты, за версту чую! Притворщица!
Телефон в моей сумке завибрировал. Эсэмэска.
Я достала телефон, не отрывая взгляда от разошедшейся свекрови. Сообщение было от нотариуса Петренко, который вел наследственное дело моего дяди Володи.
«Вера Игоревна, добрый день. Все документы готовы. Квартира и вклад оформлены на вас. Сумма превысила первоначальную оценку. Поздравляю».
Я медленно опустила телефон. Дядя Володя умер три месяца назад. Он был моим единственным родственником после смерти родителей. Жил скромно, работал всю жизнь слесарем. Я даже не подозревала, что у него что-то есть.
Квартира в центре и вклад на три миллиона. Не состояние, но достаточно, чтобы почувствовать себя независимой.
Людмила Викторовна все еще что-то кричала про притворщиц и авантюристок. Но я ее уже не слышала.
— Знаете что, — сказала я, прерывая ее тираду. — Вы правы.
Она замолчала, недоумевая.
— Правы в чем?
— Нам действительно не стоит жить под одной крышей. Я соберу вещи и уеду.
— Вот и правильно! — торжествующе выдохнула она. — Наконец-то до тебя дошло!
— Дошло, — согласилась я. — До свидания, Людмила Викторовна.
Она еще что-то кричала мне вслед, но я уже поднималась по лестнице в свою комнату.
Вещей было немного. Два чемодана, не больше. Максим должен был вернуться послезавтра. Я оставлю ему записку, объясню ситуацию.
А дальше — посмотрим. Может, он поймет и поддержит. А может, встанет на сторону мамы, как это уже не раз бывало в мелких конфликтах.
Внизу хлопнула дверь. Людмила Викторовна ушла, видимо, к своей Зинаиде Петровне — рассказывать о победе над «притворщицей».
Я села на кровать с телефоном в руках. Квартира дяди была в хорошем районе. Могла остаться там, найти новую работу поближе. Начать жизнь заново.
Или дождаться возвращения Максима и попробовать все объяснить. Рассказать, что случилось на самом деле. Дать ему выбор между правдой матери и моей правдой.
Но хотелось ли мне такого выбора? Хотелось ли всю жизнь доказывать, что я не притворщица и не авантюристка? Что я его люблю не из расчета?
Я набрала номер нотариуса.
— Анна Сергеевна? Это Вера Игоревна. Скажите, а квартира в каком состоянии? Можно ли там сразу жить?
— Конечно, — удивилась нотариус. — Ваш дядя поддерживал ее в отличном состоянии. Даже мебель хорошая осталась.
— Спасибо. Я завтра подъеду за ключами.
— Хорошо. Поздравляю еще раз, Вера Игоревна. Ваш дядя был замечательным человеком.
Да, дядя Володя был замечательным. Он никогда не устраивал истерик из-за кофточки на стуле. Не называл меня нахлебницей. Не заставлял чувствовать себя лишней в собственной жизни.
Я написала записку Максиму. Коротко, без эмоций. Просто факты: что произошло, где меня искать, номер моего нового телефона.
Последний абзац дался тяжелее всего: «Решай сам, Макс. Но знай — я не буду больше доказывать, что достойна твоей любви. Либо ты в этом уверен, либо нет. Третьего не дано».
На следующий день я переехала в дядину квартиру. Небольшую, но светлую. С видом на парк. С книжными полками и старинным письменным столом у окна.
Здесь пахло покоем. И свободой.
Максим позвонил через три дня после возвращения.
— Вера, что за глупости ты написала в записке?
— Глупости?
— Мама рассказала, что было. Да, она погорячилась, но ты же знаешь ее характер. Зачем устраивать из мухи слона?
Я почувствовала знакомую усталость. Как будто последние месяцы прожила зря.
— Максим, а ты хочешь знать мою версию?
— Какую версию? Что тут может быть сложного? Поссорились — помиритесь. Мы же взрослые люди.
— Взрослые, — согласилась я. — Поэтому и принимаем взрослые решения.
— Вера, не упрямься. Возвращайся домой.
— Я дома, — ответила я, глядя в окно на осенний парк.
И это была правда.
