Людмила стояла у окна и смотрела, как рыжий кот Цезарь степенно вышагивает по карнизу соседнего дома. Этот наглец обосновался там три года назад и с тех пор считал весь двор своей вотчиной. Людмила улыбнулась. Цезарь напоминал ей кого-то, но она никак не могла вспомнить кого именно.
-Людка, ты опять про своего императора думаешь? — в комнату вошёл Геннадий с двумя чашками кофе.
-Не про моего, а про нашего, — поправила она. — Ты же сам его подкармливаешь по вечерам.
-Подкармливаю, — согласился Геннадий. — Характер у него, прямо как у моего деда. Тот тоже всех построить пытался.
Они сели за стол. Людмила обхватила ладонями горячую чашку и посмотрела на мужа. Более тридцати лет вместе, а она всё ещё не могла решиться сказать ему то, что давно уже жгло изнутри.
-Гена, — начала она тихо, — Скучаешь по Соне?
Геннадий нахмурился. Их дочь Софья уехала в Питер пять лет назад и с тех пор звонила редко, на праздники приезжала через раз. Людмила знала, что Геннадий страдает от этого больше, чем показывает.
-Скучаю очень. А что?
-Она звонила вчера. Сказала, что выходит замуж.
Геннадий отставил чашку так резко, что кофе расплескался по блюдцу.
-Замуж? И когда же она нас познакомить с женихом собирается?
-Не собирается. Говорит, просто распишутся, без гостей, без друзей. И просила больше не звонить какое-то время.
Людмила видела, как побелело лицо мужа. Геннадий встал и подошёл к окну. За окном Цезарь умывался, вылизывая рыжую лапу с таким видом, будто решал судьбы мира.
-Я что-то не так сделал, — глухо произнёс Геннадий. — Где-то ошибся с ее воспитанием. Не уберёг в общем…
-Гена, дело не в тебе, — Людмила подошла к нему и положила руку на плечо. — Дело во мне.
-О чём ты?
Людмила вздохнула. Настал момент, которого она боялась тридцать семь лет.
-Соня уже знает об этом. И уже очень давно.
-Что знает?
-Что ты ей не родной отец.
Тишина повисла в комнате так плотно, что Людмила услышала, как на улице мяукнул Цезарь. Геннадий медленно обернулся к ней.
-Что ты несёшь? Я что, все эти годы растил чужого ребёнка?
-Нет, — Людмила покачала головой. — Ты растил свою дочь. Просто биологически она не твоя.
Геннадий опустился на стул. Людмила видела, как у него дрожат руки, как он пытается совладать с дыханием.
-Расскажи, — выдавил он. — Всё расскажи. Только не ври. Я выдержу правду, но не выдержу лжи.
Людмила села напротив. Она долго молчала, подбирая слова, а потом начала говорить. Что, это случилось в восемьдесят седьмом. Они с Геннадием были женаты три года, жили в съёмной комнате в коммуналке, копили на свою квартиру. Геннадий работал на заводе, она в библиотеке. Денег вечно не хватало, но они были счастливы, строили планы, мечтали о детях.
А потом Геннадий попал в аварию. Не страшную, обошлось переломом ноги и сотрясением, но врачи положили его в больницу на два месяца. Людмила приезжала каждый день после работы, но навещать разрешали только по часу.
В библиотеке появился новый читатель. Игорь Сергеевич Ратников, преподаватель истории из пединститута. Высокий, седеющий, с умными серыми глазами. Он брал редкие книги, возвращал вовремя, всегда благодарил. Однажды задержался до закрытия и предложил проводить её до автобуса. Шёл дождь, у него был зонт.
-Я не искала приключений, Гена, — тихо говорила Людмила. — Я любила тебя. Но он был таким внимательным, говорил со мной так, как будто я не просто библиотекарша, а умная, интересная женщина. Ты лежал в больнице, я была одна, мне было всего двадцать три года.
Геннадий молчал, смотрел в стол.
Это продолжалось полтора месяца. Когда Геннадия выписали, Людмила прекратила встречи с Игорем. Написала ему записку, что больше не может, что любит мужа. Игорь не стал её искать. Через месяц он перестал приходить в библиотеку.
А ещё через два месяца Людмила поняла, что беременна.
-Я не была уверена, — продолжала она. — Мы же с тобой тоже жили нормально после твоей выписки. Я думала, может, это твой ребёнок. Хотела верить в это. Но когда Соня родилась, я увидела его глаза. Серые, такие же серые, как у Игоря.
-У меня карие, — глухо сказал Геннадий.
-Да. У тебя карие.
-И ты молчала тридцать семь лет.
-Молчала. Потому что ты был настоящим отцом. Ты качал её по ночам, учил ходить, читал сказки, водил в садик, в школу. Ты сидел с ней, когда она болела. Ты плакал на её выпускном. Ты отец, Гена. Настоящий отец. Пойми это.
Геннадий поднял голову. В его глазах стояли слёзы.
-А она-то откуда узнала?
-От Веры Николаевны. Моей коллеги, которая работала со мной тогда. Года три назад они случайно столкнулись, Вера была не в адекватном состоянии и разоткровенничалась. Сказала Соне, что видела, как её мать обнималась с каким-то мужчиной возле библиотеки. Что все тогда сплетничали. Соня пришла ко мне, я не стала отпираться. Призналась во всём.
-И она меня возненавидела?
-Нет, — Людмила помотала головой. — Она возненавидела меня. Сказала, что я обманывала вас обоих всю жизнь. Что я трусиха. Что настоящая мать призналась бы сразу и дала тебе выбор. А я украла у тебя этот выбор.
Геннадий закрыл лицо руками. Людмила видела, как ходит его спина, как он сдерживает рыдания.
-Гена, я не прошу прощения, — сказала она твёрдо. — Я знаю, что такое не прощается. Но я никогда не жалела, что родила Соню. И я никогда не жалела, что ты стал её отцом. Ты лучший отец на свете. Лучший муж. Я не заслуживаю тебя. Если хочешь, я уйду. Прямо сейчас. Только не думай, что для Сони ты не отец. Она злится на меня, а не на тебя.
Геннадий убрал руки от лица. Встал и подошёл к окну. Цезарь всё ещё сидел на карнизе, теперь наблюдая за воробьями.
-Знаешь, — медленно произнёс Геннадий, — когда Соня родилась, я держал её на руках и думал, какая же она маленькая, беззащитная. И поклялся себе, что никогда, слышишь, никогда не дам её в обиду. Что буду защищать её от всего на свете. Что она моя дочь и я её отец. Навсегда.
Он обернулся к Людмиле.
-Ничего не изменилось. Она моя дочь. Я её отец. И если она злится на тебя, я поговорю с ней. Объясню, что ты была права, что не говорила мне. Потому что если бы ты сказала тогда, тридцать семь лет назад, я бы всё равно остался. Понимаешь? Я бы всё равно стал растить её как свою. Потому что я тебя любил. И люблю. Дура ты, Людка.
Людмила не выдержала и заплакала. Геннадий подошёл к ней и обнял. Они стояли так долго, пока за окном не начало темнеть.
Прошло две недели. Геннадий каждый день звонил Соне, но она не брала трубку. Людмила видела, как он мучается, и ничем не могла помочь. Однажды вечером, когда Геннадий как обычно вышел покормить Цезаря, Людмила увидела в окно странную картину. Её муж сидел на лавочке во дворе, а рядом с ним на скамейке устроился рыжий кот. Геннадий что-то говорил, а Цезарь слушал, изредка мяукая в ответ.
Людмила накинула кофту и вышла во двор.
-Разговариваешь с котом? — она села рядом.
-Он хороший слушатель, — Геннадий почесал Цезаря за ухом. — Не перебивает, не осуждает.
-О чём ты ему рассказываешь?
-О Соне. О том, как она в детстве боялась грозы и я рассказывал ей, что это не страшно, что гром это просто великаны играют в боулинг на небесах. О том, как она пошла в первый класс и я провожал её до школы, а потом прятался за углом и смотрел, как она заходит в здание. О том, как она влюбилась в мальчишку из параллельного класса, а он не обратил на неё внимания, и она рыдала всю ночь, а я не знал, как её утешить.
Цезарь мурлыкал, подставляя голову под ладонь Геннадия.
-Знаешь, что я понял? — Геннадий посмотрел на жену. — Отцовство это не про гены. Это про то, что ты каждый день делаешь для своего ребёнка. Каждую минуту. Каждую секунду. И если я каждый день тридцать семь лет был рядом, значит я и есть её отец. Настоящий.
-Гена, — Людмила взяла его за руку. — Ты самый лучший человек, которого я знаю.
-Самый глупый, скорее, — он усмехнулся. — Умный бы давно тебя бросил.
-Почему не бросил?
Геннадий задумался. Цезарь спрыгнул со скамейки и потянулся, выгнув спину дугой.
-Потому что люблю. Вот и весь ответ. Люблю тебя, Людку. С твоими тараканами, секретами и враньём. Люблю Соню, мою дочь, кровную или нет, какая разница. Люблю эту нашу жизнь, пусть она и не идеальная.
В кармане у Геннадия зазвонил телефон. Он достал его и замер. На экране высветилось имя: Соня.
Людмила сжала его руку сильнее. Геннадий ответил.
-Соня? Доченька?
Людмила не слышала, что говорила дочь, но видела, как меняется лицо мужа. Как он кивает, улыбается, смахивает слезу.
-Конечно, приезжай, — сказал он наконец. — Мы с мамой будем рады. И жениха своего привози. Хочу посмотреть, кто там моей девочке голову вскружил.
Он помолчал, слушая.
-Я люблю тебя, Сонечка. Всегда любил и всегда буду. Ты моя дочь. Навсегда моя дочь.
Когда разговор закончился, Геннадий спрятал телефон и обнял Людмилу.
-Приедет. Через неделю. С женихом. Говорит, что хочет извиниться. Передо мной за то, что отдалилась. Перед тобой за то, что осудила. Говорит, что поняла, что семья это не про правду и ложь, а про любовь.
Людмила прижалась к его плечу и заплакала. На этот раз от счастья.
Цезарь сидел рядом на дорожке и смотрел на них своими жёлтыми глазами. Потом зевнул, показав острые клыки, и степенно направился к подъезду. День был прожит, еда получена, люди утешены. Император Цезарь мог идти отдыхать.
Соня приехала в субботу. Высокая, худая, с серыми глазами, она стояла на пороге и смотрела на родителей так, будто видела их впервые.
-Мама. Пап.
Геннадий молчал секунду, потом распахнул объятия. Соня бросилась к нему и зарыдала. Людмила стояла в стороне, не решаясь подойти.
-Мама, — Соня протянула ей руку. — Мама, прости меня. Я была дурой.
Они обнимались втроём, плакали и смеялись одновременно. А за ними стоял молодой парень лет тридцати, высокий, светловолосый, с добрыми голубыми глазами.
-Знакомьтесь, — Соня вытерла слёзы. — Это Артём. Мой жених.
Артём пожал руку Геннадию, потом поклонился Людмиле.
-Очень приятно. Соня столько про вас рассказывала.
-Надеюсь, хорошего, — Геннадий хлопнул его по плечу.
-Только хорошего, — улыбнулся Артём.
Они сели на кухне, пили чай, разговаривали. Соня рассказывала про жизнь в Питере, про работу, про то, как познакомилась с Артёмом. Артём шутил, смешил, и Людмила видела, как тает Геннадий, как он принимает будущего зятя.
-Пап, — вдруг серьёзно сказала Соня. — Я хочу, чтобы ты повёл меня к алтарю. На свадьбе. Потому что ты мой отец. Единственный настоящий отец, который у меня есть.
Геннадий не выдержал и снова заплакал. Людмила видела, что Соня тоже плачет, и сама не сдержала слёз.
-Поведу, доченька, — выдавил Геннадий. — Конечно, поведу.
В окно заглянул Цезарь. Он сидел на подоконнике и важно наблюдал за семейной сценой, как истинный император, взирающий на своих подданных.
-Это кто? — удивилась Соня.
-Это Цезарь, — объяснила Людмила. — Местный правитель. Живёт в соседнем доме, но считает весь двор своим.
-Можно я его впущу?
-Попробуй. Он капризный.
Соня открыла окно. Цезарь посмотрел на неё оценивающе, потом грациозно спрыгнул на подоконник, а с него на стол. Обнюхал чашки, зевнул и улёгся прямо посреди стола, свернувшись клубком.
-Наглец, — засмеялся Геннадий.
-Император, — поправила Соня и погладила рыжую спину.
Цезарь замурлыкал. В этот момент Людмила поняла, кого он ей напоминал. Того мужчину, Игоря Сергеевича. Тот тоже был таким степенным, уверенным в себе, знающим себе цену. Но тот ушёл из её жизни, не оставив ничего, кроме Сони.
-Знаешь, пап, — Соня взяла отца за руку. — Я долго думала про то, что узнала. Злилась на маму. Но потом поняла одну вещь. Семья это не кровь. Семья это те, кто рядом. Всегда. В горе и радости. И ты был рядом всегда. Значит, ты и есть моя семья. Мой отец.
Геннадий крепко сжал её руку.
-Я всегда буду рядом, Сонечка. Всегда.
Цезарь поднял голову, посмотрел на них всех своими мудрыми жёлтыми глазами и снова замурлыкал. А потом улёгся обратно, положив морду на лапы.
Людмила смотрела на дочь, на мужа, на будущего зятя, на рыжего кота и думала о том, что жизнь странная штука. Ты можешь прожить годы во лжи, бояться правды, прятать её. А потом правда вырывается наружу и оказывается, что ничего страшного не произошло. Что любовь сильнее лжи. Что семья это не про гены, а про то, кто рядом, когда трудно.
