Я даже не сразу поняла, что она сказала. Знаешь, бывает так: слова долетают до ушей, но мозг их отказывается принимать, будто у них пропуск не оформлен.
Мы стояли втроём на кухне. Свекровь — у стола, над которым висела лампа, светящаяся так ярко, будто осуждала всех присутствующих. Саша — у чайника, который кипел и булькал, как будто пытался перекричать impending doom. А я — у окна, за которым медленно серел декабрь.
– Леночка, ты же понимаешь, – свекровь говорила уверенно, как человек, который не сомневается в собственной правоте ни на секунду, – что тебе эта квартира досталась случайно. Повезло просто. А у Ларочки — реальная нужда. Ребёнок на руках, муж ушёл, денег нет. Ты же человек не жадный, я вижу.
Я повернулась к ней медленно, словно боялась, что если резко, то разнесу эту кухню одним взглядом.
– Вы предлагаете… – я запнулась, – продать мою квартиру, чтобы купить жильё вашей дочери?
– А разве не ясно? – всплеснула она руками. – Семья должна помогать семье! Ты же теперь наша. Значит, и квартира — общая. Если у кого-то есть, а у кого-то нет — вот и логика!
Саша, бедный, застыл у чайника в позе фонтана. Даже кажется, что он на секунду забыл, как дышать.
– Мама, – выдавил он, – ну ты серьёзно сейчас?
– Абсолютно! – она кивнула так решительно, будто подписывала указ. – Ленка молодая, ей ещё жить да жить. Купит себе другую! А Ларке нужна помощь сейчас. Немедленно.
Я усмехнулась. Спокойно. Даже тихо. Знаешь, вот это опасное спокойствие, за которым обычно следует буря.
– Хорошо, – сказала я максимально спокойно. – Тогда… Вы свою квартиру когда продадите? Чтобы тоже помочь Ларочке?
Свекровь застыла. Глаза расширились так, будто я предложила ей переехать жить под мост.
– Я? Свою? – она даже заикнулась. – Ты что несёшь? Это мой дом! Я его всю жизнь строила! Он родной!
– Ну так и моя квартира родная, – я мягко улыбнулась. – И досталась мне не «случайно», а от человека, который меня очень любил.
Саша опустил голову. Я видела как у него дрогнуло плечо — то ли от смеха, то ли от отчаяния.
Но мама только начала разогреваться.
– Леночка, не перегибай! – она подняла палец, как учительница в школе. – Всё равно вы в этой квартире долго не проживёте! Вам расширяться надо, детей рожать. А эта однушка… зачем она тебе? Какой в ней смысл?
– Память, – сказала я. – Смысл — память.
Она закатила глаза:
– Да что ты заладила! Живым людям помогать надо, а не мёртвым привидениям!
Саша дернулся так резко, что кружка на столе издала жалобный скрип.
– Мама! – выкрикнул он. – Ты чего несёшь вообще?!
– Правду! – отрезала она, глядя прямо мне в глаза. – Ты в нашей семье — новичок. Тебе надо учиться делиться!
Вот тут во мне что-то очень тихо и очень отчётливо щёлкнуло.
– Новичок? – я медленно подошла к столу. – То есть… раз я ваша «новичок», я должна отдать всё, что у меня есть?
– Да никто не просит всё! – она всплеснула руками. – Просто одну квартиру. Что такого?
Я даже не знала, смеяться мне или плакать.
Саша отодвинул стул, сел так резко, что воздух дрогнул.
– Мам, всё. Хватит. Тема закрыта. Никто ничего продавать не будет.
– Не смей так со мной говорить! – свекровь вспыхнула. – Я тебе мать! И я прошу в первый раз!
– Ты не просишь, – он ткнул пальцем в стол, – ты требуешь. И обижаешь Лену. И хочешь залезть в чужое. Это вообще как?!
Свекровь глубоко вдохнула. Потом медленно выдохнула. Подхватила свою сумочку, будто собиралась покинуть страну.
– Ну… раз так… – драматически произнесла она. – Живите сами. Без меня. Посмотрим, что дальше будет.
Она вышла. Громко хлопнув дверью. Настолько громко, что наш кот выстрелил из спальни как пуля.
Мы остались на кухне вдвоём. Саша наконец выдохнул.
– Я не понимаю… – он потер лицо руками. – Ты нормальная, она нормальная… но вместе — это какой-то трэш.
– Спасибо, – усмехнулась я. – Очень поддерживающе.
– Нет, я серьёзно! – он сел ближе ко мне. – Прости. Правда. Мама иногда… ну… того.
– Она всегда такой была? – спросила я.
– Хуже, – честно сказал он. – Но раньше ей хотя бы было чем заниматься. Ларка теперь к ней клещами прилепилась, всё ноет, всё требует… Мамина голова пухнет.
– Но почему проблемы твоей сестры должны решаться за мой счёт? – я посмотрела на него.
– Потому что мама считает, что ты мягкая, – вздохнул он. – И что ты уступишь.
Вот чего она добивалась.
Через два дня свекровь позвонила. Мне. А не сыну.
– Леночка… – голос был грустный, усталый, почти жалобный. – Можно я к тебе приеду? На пять минут. Одну только вещь скажу.
Я не хотела. Очень. Но воспитание — штука злая, толкнула меня к согласию.
Она пришла со вздохами, без драмы, без громких обвинений.
– Прости, – сказала она прямо в коридоре, даже не снимая пальто. – Я была неправа. Я это понимаю.
Я молчала.
– Просто… – она закрыла глаза на секунду. – У меня Ларка… там совсем всё плохо. Муж алименты бросил платить, работы нет. Она — отчаявшаяся. Я между вами как тряпка разрываюсь.
Она заплакала. Не сильно, не театрально. Просто по-женски.
И мне стало жаль её. Так бывает — хочешь держать оборону, но сердце всё равно реагирует.
– Я понимаю, – тихо сказала я. – Но вы тоже поймите. Квартира — это… не имущество. Это мой дом. Моя бабушка. Я не могу вот так.
Она кивнула. Даже не спорила.
– Я подумаю, как ещё помочь, – сказала она, уже вытирая глаза. – Не обижайся на меня, ладно?
Это звучало почти как перемирие.
Через неделю Саша нашёл её в банке.
Она оформляла кредит.
– Мам, ты что творишь?! – он чуть не уронил пакет с мандаринами.
– Помогаю Ларочке, – твёрдо сказала она. – Раз вы не можете… значит, я.
Когда он рассказал мне об этом вечером, я молча подошла и обняла его.
– Вот видишь, – шепнул он мне в макушку. – Иногда они всё-таки взрослеют.
Я усмехнулась.
– А я думала, это только дети делают.
– Некоторые матери тоже, – сказал он. – Только поздно.
Через месяц свекровь позвала нас на чай.
Без требований. Без намёков. Без оценок.
– Я хочу вас поблагодарить, – сказала она, наливая мне компот. – За то, что вы были честными. И не сделали глупостей.
Саша хмыкнул.
– Да, – продолжила она, – я поняла одну вещь: семья — это не когда один отдаёт всё, а другие только берут. Это когда умеют говорить «нет» вовремя. Спасибо тебе, Леночка.
Я чуть не пролила компот.
Саша едва не подавился печеньем.
А свекровь впервые за всё время выглядела… спокойной.
Человеческой.
И иногда я думаю:
может, чудеса и правда случаются.
Просто им нужно чуть больше времени, чем всем остальным.
