— Ты вообще в своём уме, Юра? — Кира стояла в пороге, будто дверь припечатала её к стене. — Ты мне объясни: кто это у меня дома распоряжается, как на генеральной уборке?
— Кирочка! Золотце! — всплеснула руками Татьяна Васильевна, отрывая взгляд от двух мужиков, которые тянули диван. — Ты только не нервничай! Мы тут чуть-чуть порядок наводим. Совсем капельку.
— Порядок? — Кира ухмыльнулась, но в ухмылке звенели стекла. — Я вижу: тут уже целая стройка идёт. Чемоданы в коридоре, вещи мои куда-то сдвинуты, и, насколько я понимаю, вы всем этим командуете.
— Кира, ну чего ты так… — Юра стоял рядом, почесывая затылок. Вид у него был виновато-растерянный, как у школьника, которого застукали за списыванием. — У мамы с отцом… ну… сложности временные. Она поживёт у нас немного.
— «Немного» — это сколько? — Кира шагнула вперёд. — День? Неделя? Или сразу скажи: «Пока поживу, пока дышу» — и мы сэкономим время.
— Да что ты завелась-то сразу? — вмешалась свекровь, тяжело вздохнув. — Ну месяц. Ну два. Ну три максимум. Чего ты как неродная? Места у вас полно, я аккуратненько.
— Аккуратненько?! — Кира подняла сумку, которая уже валялась у ног. — Вы вообще спросить не думали? Или я здесь инвентарь, не имеющий голоса?
— Кира, ну куда мне, скажи? — Татьяна Васильевна прижала ладонь к груди, вздыхая так, будто она сейчас ляжет и не встанет. — Мне что, на остановке ночевать?
— Это моя мама, между прочим! — Юра нахмурился. — Ты же не хочешь, чтобы родной человек остался без крыши.
— А я не хочу, чтобы меня поставили перед фактом, — тихо, но с нажимом сказала Кира. — И я не хочу просыпаться в собственной квартире с ощущением, что меня тут никто не спрашивает.
Но её никто уже не слушал.
Грузчики под надзором Татьяны Васильевны переставляли шкаф, как будто в этой квартире уже прописалась новая хозяйка. Юра кивал. Мать командовала.
А Кира стояла, словно лишняя, хотя адрес — её.
Она развернулась и ушла в спальню, хлопнув дверью так, что на секунду стало тихо.
Первые три дня Кира терпела. Вернулась поздно — там уже всё блестит, пахнет каким-то дешевым лимоном, диван переехал в другой угол, кресло загадочно исчезло.
На четвертый день исчезла любимая кружка — та самая, что она купила после института, когда впервые позволила себе что-то «сентиментальное». Взамен — белая фарфоровая, скучная, как понедельник.
— Татьяна Васильевна, где моя кружка? — спросила Кира вечером.
— А, та синяя? — отмахнулась свекровь. — Ну так она облезла. Я выбросила. Купила новую, стильную. Рада должна быть.
— Выбросили?.. — Кира смотрела на неё, пытаясь понять: это шутка? проверка? издевательство?
Но свекровь уже переключилась на Юру:
— Юр, сынок, ну что ты так мало ешь? Я сварила тебе нормальный ужин, домашний. Не то что эта офисная еда, где непонятно что намешано…
На седьмой день исчезла ваза, которую оставила ей мама. Последний подарок. Кира нашла её — в мусорке. Разбитую.
— Это мамин подарок! — прошептала она, трясясь, как от холода.
— Да что ты кипятишься? — свекровь фыркнула. — Она пыль собирала. Я взамен новую купила. В «Ленте». Очень модная. Не благодари.
На десятый день Кира поняла: её вытесняют. Методично. Аккуратно. Под «заботой».
Однажды вечером она вернулась ближе к одиннадцати — в офисе был завал, конец осени, отчёты. Только сняла ботинки, как из кухни донёсся голос свекрови:
— Опять поздно! Юра голодный сидит, как сиротинка! Кира, ну что за образ жизни? Мужчина должен есть вовремя!
— Я предупреждала, — Кира устало сняла пальто. — У нас сроки. Проект сдаём.
— Да что за манера такая? — свекровь цокнула языком. — В моё время женщины в шесть были дома. И суп на плите, и компот. А сейчас — одни амбиции.
Кира молча прошла мимо. Сил спорить уже не было.
Неделя за неделей квартира превращалась в поле боя. Без выстрелов, но с потерь хватало.
Как-то утром Кира открыла шкаф — и замерла.
Её любимого синего платья не было.
Вывернула всё. Нашла… в мусорном пакете. Как ненужный хлам.
— Вы что… серьёзно? — голос дрожал.
— Ты посмотри на него, — свекровь даже не повернулась. — В нём ты выглядела, как… ну сама знаешь. Ты замужняя женщина, тебе надо посолиднее.
— Я сама решу, как мне выглядеть.
— Юра! — свекровь повернулась к сыну. — Скажи ей ты! Пусть одумается!
Юра сидел за столом, лениво размешивая чай.
— Мам, ну не начинай… Пусть носит, что хочет.
— Сын, тебе всё равно, как выглядит твоя жена?! — Татьяна Васильевна всплеснула руками.
Кира хлопнула дверцей шкафа так, что дрогнули стёкла.
Через пару дней исчезли чёрные туфли. Потом косметичка. Потом на счёте её денег стало вдвое меньше.
— Юр, ты снимал деньги? — спросила она вечером.
— Ага. — Юра не отвёл взгляд от телефона. — Пашке понадобилось.
— Кому?
— Брату. Ну ты знаешь. У него там с делами… проблемы.
— И ты просто взял и снял? Без слова?
— Мам сказала, что надо помочь. Это же семья! Чего жалко?
— Это мои деньги! — Кира резко выдохнула.
— Наши, — возникла в дверях свекровь, словно за кулисами дожидалась. — В доме всё общее. Пашка потом отдаст.
— Когда? — Кира повернулась к ней.
— Ну… как только сможет.
А потом свекровь добила:
— Кстати, Кирочка, я нашла вам вариант квартиры. Просторная. Трёхкомнатная. Эту можно продать и…
— Что? — Кира сказала это так тихо, что даже свекровь замолчала.
— Я говорю: продать эту. Ну чего она? Маленькая. А Юрочка кредит возьмёт—
— Мама, ну может, не сейчас… — Юра попытался вклиниться, но даже он понимал, что сказал глупость.
— А когда?! Вам семью создавать надо! А я что — в уголке? Мне тоже место нужно.
Кира встала. Медленно. Спокойно.
И ушла в спальню.
В спальне она достала сейф, открыла его, вынула папку с документами.
Дарственная от мамы.
Договор купли-продажи.
Выписки.
Каждый лист — как кирпич её жизни.
И тут в комнату без стука вошла свекровь.
— О! Ты уже собираешь документы! Отлично! Завтра поедем смотреть квартиру. Там кухня просто чудо!
— Нет, — сказала Кира спокойно, складывая бумаги.
— Что — нет? — свекровь резко остановилась.
— Юра! — позвала Кира. — Иди сюда. Нам нужно поговорить.
Юра вошёл медленно, словно его привели под руки.
Кира указала им обоим на кровать.
— Садитесь. Разговор будет серьёзный.
Свекровь закатила глаза, но села.
Юра сел рядом, но так, будто боялся лишний раз вдохнуть.
И тогда Кира положила перед ними документы.
— Вы оба слышите меня? Отлично. Тогда слушайте.
Дальше так жить не будет.
— Ну что ж, — Кира аккуратно протолкнула папку по столу, — давайте закончим этот спектакль.
Свекровь, стоя у стены с выражением священного негодования, даже не взглянула на бумаги.
— Ты думаешь, — протянула она ледяным голосом, — что какие-то бумажки что-то решают в настоящей семье?
— В моей квартире решают, — спокойно ответила Кира. — Вот документы. Всё на моё имя. До брака. Мама подарила. Я показала вам всё, что вы хотели видеть.
Юра осторожно потянулся к столу:
— Кира… ну… мы же семья… почему сразу так жёстко?..
— Потому что всё это время жёсткой была только ваша мама, — она посмотрела прямо на него. — А ты — молчал.
Татьяна Васильевна вскинулась:
— Что значит — «ваша мама»?! Я тебе кто? Враг?!
— Вы — человек, который выкинул мои брюки в мусор, — сухо сказала Кира. — И сказал, что «женщине приличной такое не идёт».
— Так и не идёт! — свекровь всплеснула руками. — Я за сына переживаю! Ты думаешь, ему приятно, что жена ходит… как… как…
— Как хочет? — Кира приподняла бровь.
Юра попытался вмешаться:
— Давайте, ну… давайте спокойно, ладно? Я уверен, мы можем договориться…
— Мы могли договориться три месяца назад, — Кира повернулась к нему. — Когда я сказала, что хочу, чтобы вы хотя бы предупредили меня до того, как ваша мама начнёт жить у нас «на время».
— Кира, да ты сама говорила… — промямлил он. — Я думал, ты не против…
— Я говорила, что могу помочь на пару дней, — резко перебила она. — А не на три месяца. Сегодня — точка.
Татьяна Васильевна сжала губы так, будто держала во рту гвоздь.
— Вот скажи мне, Юрочка, — медленно произнесла она, — ты это слышишь? Ты видишь, что она с тобой делает? Она тебя отвергает! Она отталкивает! Она хочет остаться одна! Да я всю жизнь знала: ей никто не нужен, кроме себя!
— Мне нужен покой, — ответила Кира. — И пространство. И уважение.
— Уважение?! — свекровь возопила так, что стекло чуть не дрогнуло. — Ты стыдишь мужа! Ты не кормишь его нормально! Ты грубишь старшим! Ты карьеру ставишь выше семьи! Да о каком уважении ты вообще…
— О таком, где мне не говорят, что я должна продать квартиру, чтобы купить вам дом побольше, — Кира не повышала голос ни на сантиметр. — Давайте перейдём к сути.
Она поднялась.
— Вы сегодня уезжаете.
Юра рывком повернулся к ней:
— Что? Кира, ну ты… ты серьёзно? Куда ей ехать?
— К себе. У неё же есть своё жильё. Или к вашему брату, он же уже получил мои отложенные деньги, — Кира едва заметно усмехнулась.
Свекровь побелела.
— Это… это было временно! Ты обещала помочь семье мужа!
— Помочь — да.
Содержать — нет.
Юра отчаянно оглядел их обеих:
— Может… ну… давайте хотя бы обсудим?..
— Мы обсуждали, — сказала Кира. — И ты всегда говорил: «Кира, ну потерпи, маме тяжело».
Теперь — мне тяжело.
И мне никто не говорит потерпеть.
Татьяна Васильевна резко выпрямилась:
— Юра. Сынок. Говори. Ты остаёшься с нами или…
Юра будто поперхнулся воздухом.
— Мам… ну зачем ты… это ставишь так… Я вас обеих люблю… просто…
— Вот именно, — свекровь шагнула к нему. — И поэтому мы уходим вместе.
Она повернулась к Кире.
— Ты ещё пожалеешь. Мужчина тебе больше не поверит. Никто. С таким характером ты никому не нужна.
Кира улыбнулась. Очень спокойно.
— Зато нужна самой себе.
Сборы были бурей.
— «Меня выставляют, как собаку!»
— «Юрочка, забирай ноут, ты его покупал!»
— «Нет, это наш подарок, не оставляй ей!»
— «Она всё разрушила!»
— «Юра, быстрее, я не могу больше дышать в этом доме!»
Кира просто стояла в дверях кухни и молча наблюдала.
Ни одного слова не вмешалась.
Впервые.
Через сорок минут всё стихло.
Юра держал чемодан.
Свекровь — сумку и бесконечную обиду.
Перед выходом она остановилась:
— Вот увидишь. Ты ещё приползёшь. Сама. На коленях.
Кира лишь чуть наклонила голову:
— Если приползу — вы вправе не открыть дверь.
Свекровь фыркнула и вышла.
Юра задержался на секунду:
— Кира… если хочешь… я потом один приеду поговорить…
— Приезжай, — она кивнула. — Но не жить. И не просить заново. Просто — забрать вещи.
Юра долго смотрел на неё.
Потом тихо сказал:
— Ты изменилась.
— Нет, Юра.
Я просто перестала быть удобной.
Он опустил глаза и вышел вслед за матерью.
Дверь закрылась.
Тишина будто расправила плечи.
Поздним вечером Кира сидела на полу у окна, завернувшись в плед.
Дом был непривычно просторным.
Слишком тихим.
Но впервые — своим.
Она провела рукой по паркету и вдруг засмеялась.
Тихо, почти неслышно.
От облегчения.
Звонок от Юры раздался через два дня.
— Кира… привет… — голос был осторожный. — Я думал… может, нам стоит попробовать снова? Мамы рядом нет. Я всё понял. Я скучаю. Я хочу домой.
— Этот дом — мой, — мягко сказала она. — И он больше не для нас двоих.
Юра, мне больше не нужен брак, где мне приходится бороться за место в собственной жизни.
— Но я люблю тебя… — его голос дрогнул. — Кира… дай шанс. Я исправлюсь.
— Юра. Ты хороший. Но ты не рядом, когда нужен — а между нами.
И я устала жить между людьми.
Он молчал.
Потом тихо спросил:
— Это всё?
— Да.
В субботу приезжай за коробками. Я подготовлю.
Она отключила.
И впервые за долгое время не расплакалась после трудного разговора.
Потому что сейчас — всё было её решением.
Когда Юра в субботу пришёл за вещами, они почти не говорили.
Он ушёл быстро.
Когда дверь за ним закрылась, Кира сделала глубокий вдох.
Потом ещё один.
И впервые за пять месяцев вдохнула полной грудью.
Она прошла по комнатам, коснулась стен, открыла окно.
Холодный ветер ударил в лицо.
И в этот миг она точно поняла:
Теперь в этой квартире живёт только одна женщина — и она больше никому не позволит переставлять её жизнь, как мебель.
Кира улыбнулась.
По-настоящему.
И это был лучший финал, который она могла себе подарить.
