Алина стояла у окна, в руке чашка кофе — чёрного, обжигающего, ценой сопоставимого с ужином в ресторане. Только толку от него было не больше, чем от той вазы, подаренной на свадьбу: пылится себе на полке, место занимает, а тепла не дарит.
За окном простиралось царство серых бетонных коробок, меж которыми робко пробивалось весеннее солнце. Слишком наглое, слишком беззаботное, словно не ведало, что освещает этот измученный, задыхающийся в пыли город.
Сзади бесшумно, но уверенно щёлкнула дверь. Дмитрий. Он никогда не хлопал дверями — считал это уделом плебеев. Закрывал всегда словно ставил точку в конце важного предложения.
— Опять до ночи горела на работе? — спросил он, даже не удосужившись снять куртку.
— А ты попробуй не гореть, — отозвалась Алина, не оборачиваясь. — Посмотрим, как тебе понравится любоваться дырами в семейном бюджете.
Он молча скинул куртку на стул, приблизился. Она чувствовала его взгляд спиной: ощупывает, оценивает, как скупой бухгалтер семейную смету, с ужасом обнаруживший, что львиная доля ушла на женские «глупости».
— Алин, нам нужно серьёзно поговорить.
Внутри у неё всё леденяще сжалось. Этот голос — вкрадчивый, с привкусом вины и еле уловимой слащавости — она знала наизусть.
— Только не говори, что твоя мама или брат снова решили погостить у нас, — ровно произнесла она. — У меня места осталось разве что для твоих тараканов.
Он криво усмехнулся:
— Почти угадала. Только Игорь. На время.
Алина повернулась медленно, как в провинциальном триллере, где героиня вдруг осознаёт, что кошмар уже проник в её дом.
— Дмитрий… напомни мне, на чьи деньги куплена эта квартира?
— Формально — на твои. Но мы же семья, родные люди.
— Семья? Это ты о ком — обо мне, тебе и твоей матушке, которая считает, что у меня нет детей, потому что я работаю?
Он замялся — упрёки скользили по нему, словно по смазанной маслом поверхности.
— У Игоря тяжёлый период. Развод, суд, ребёнка не дают видеть… Ты же понимаешь.
— Прекрасно понимаю, что у него есть мать. С шикарной трёхкомнатной квартирой.
— Она говорит, что там он не сможет сосредоточиться. Её слова: «Мужику нужен покой, а не кошачья какофония».
— А ты не подумал, что мне тоже нужен покой?
Он пожал плечами, словно речь шла о выборе сорта сыра.
— Ну это временно, Алин. На месяц, максимум. Он тихий, ты его почти не заметишь.
— Да я и тебя-то едва замечаю, — горько усмехнулась она. — Я вообще-то сюда прихожу, чтобы побыть в тишине. Тебе вообще знакомо это чувство — жить с безработным мужчиной, который пьёт чай шесть раз в день и ноет о своей несчастной судьбе, словно смотрит дешевый сериал?
— Он мой брат, — глухо произнес Дмитрий.
— А я тебе кто? Банкомат с подсветкой и функцией сочувствия?
— Не передёргивай. Просто прояви немного милосердия.
— А ты прояви его ко мне. И услышь моё «нет».
Он снова тяжело вздохнул. Не стал спорить. И это злило ещё больше, чем если бы он начал давить.
Алина ушла в спальню и захлопнула дверь — с силой, с отчаянием.
На следующий день Галина Петровна явилась без предупреждения. Ключ у неё был — подарок на очередную годовщину, о котором Алина вспоминала с таким же отвращением, как о глупой татуировке с именем бывшего.
— Ну, здравствуйте, мои золотые! — провозгласила свекровь, раскинув руки, словно спасала тонущего, а не вторгалась в чужую жизнь.
Алина вышла из кухни, вытирая руки полотенцем, на лице — вежливая маска, как у кассирши в час пик в пятницу вечером.
— У нас тут не проходной двор, Галина Петровна. Вам сразу чай или сразу к сути?
— Разумеется, к сути, — свекровь извлекла из сумки папку. — Вот документы. Подпишете — квартира перейдёт в долевую собственность, Игорёк сможет прописаться.
— Вы шутите? — голос Алины мгновенно покрылся льдом.
— Это в интересах семьи! — возмутилась Галина Петровна. — Ты молодая, успешная, а у него жизнь катится под откос. Нужно же поддержать брата.
Алина выхватила папку, разорвала её пополам и бросила в мусорное ведро.
— Пока я здесь хозяйка, никаких долей, никаких Игорей и никаких планов по спасению мира за мой счёт.
— Ты ещё пожалеешь об этом, — прошипела свекровь, сверля её взглядом.
— Уже жалею. Но только о том, что впустила вас в свою жизнь.
Вечером Дмитрий хранил молчание. Телевизор безучастно бубнил в углу. Алина сидела на кухне и неотрывно смотрела в свою чашку.
— Ты действительно считаешь, что Игорь хуже меня? — нарушил он тишину.
— Нет. Я считаю, что вы одного поля ягоды.
Он поднялся и ушёл в спальню. Дверь закрыл — тихо, с достоинством.
Алина ужинала одна. Без телевизора, без телефона. И, впервые за долгое время, без чувства вины.
Утро только начиналось, но Алина уже чувствовала этот запах. Не кофе. Не отблеск любимых духов. Нечто чужое, густое, словно навязчивый шепот попутчика в переполненном вагоне. Табак. Дешёвый, будто обиженный на жизнь, с запахом вечной экономии на себе и фильтре.
Резкий рывок из постели – так вскакивают, услышав ночной скрежет открывающегося холодильника. Алина не курила. Дмитрий – тем более. Значит…
Халат, скольжение босых ног по линолеуму, тихие шаги, словно по следу, – и вот она уже у двери кухни.
Там – Игорь. В выцветших семейных трусах с медвежатами, в одной руке – дымящаяся сигарета, в другой – кружка с кричащей надписью: «Лучший мужик 2022». Кружка, между прочим, её. Подарок Дмитрию. Наивная, мечтала, что посвящение будет ему.
— Доброе утро, – весело, с наигранной непринужденностью, словно встретил соседку по даче, а не хозяйку квартиры, в которую его никто не звал.
— Что ты здесь делаешь? – голос тихий, но в нём уже дрожит что-то зловещее, от чего даже кошка предпочла бы забиться под диван.
— А ты не знала? – искреннее удивление. – Димка сказал, мы договорились.
— Договорились?
Дмитрий застыл в коридоре. Пижама, растрепанные волосы, взгляд пойманного с поличным подростка.
— Алина, ну пойми, ему же негде жить. Пару недель. Ну, месяц.
— И где он будет жить?
— Я подумал… на кухне.
— Ага, а вы вдвоём будете жарить яичницу, а я – коротать ночи в ванной, как порядочная женщина.
— Не утрируй, – устало потер глаза Дмитрий.
— Это ты не утрируй, – обернулась она к Игорю. – Ты вообще почувствовал, что здесь тебя не ждут?
— Да ладно, я без претензий. Просто, ну, ситуация такая. Я и помочь по дому могу.
— Начни с того, что покинь его.
Он улыбнулся – спокойно, как человек, знающий, что у него в рукаве припрятан козырь. Медленно извлёк из рюкзака стопку помятых бумаг.
— Вот, кстати. Дарственная от мамы. На меня. С её долей. Так что я теперь здесь тоже прописан.
Тишина повисла – тяжёлая, как неизбежное «нам нужно поговорить» в обречённом браке.
— Что?! – выдохнула Алина. – Какая дарственная?
Дмитрий смертельно побледнел.
— Мам, ну… я не знал, что она уже оформила.
— Конечно, не знал, – ледяным тоном бросила она. – Ты у нас вечно ни о чём не в курсе. Ни о документах, ни о событиях, ни о том, кто у тебя в доме.
— Не начинай.
— Я заканчиваю. Это конец.
Игорь пожал плечами.
— Мне бы просто пожить. Без истерик. Можем поговорить спокойно.
— По-человечески? – она сделала шаг вперёд. – По-человечески объясни: ты понимаешь, что вломился в мою жизнь, в мой дом, как таракан с баулом?
— Не таракан, а брат, – усмехнулся он.
— Знаешь, что я сделаю с этой дарственной? – она рванулась к нему, выхватила бумаги, разорвала в клочья и бросила в мусорное ведро, придавив босой пяткой.
— Это копия, милочка. Оригинал в банке. Всё уже зарегистрировано.
Дмитрий съёжился, виноватый и тихий.
— Вы с мамой решили сыграть против меня? Втроём, в моей квартире, за мой счёт?
— А ты что думала? – вдруг взорвался он. – Что всё вечно будет по-твоему? Деньги твои, квартира твоя, решения твои. А я кто?
— Гость, – отрезала она. – Которому пора понять, что пора уходить.
Он поднялся медленно, словно не мог поверить, что вот так просто проиграл.
— Я просто хотел помочь брату.
— А я хотела тишины. Твоя «помощь» – это предательство. Только вежливое, с чашечкой чая.
— У вас тут весело, – хмыкнул Игорь, прикуривая новую сигарету. – Можно я хоть чай допью?
— Можешь и унитаз помыть, раз уж так обжился.
— Я пойду, – пробормотал Дмитрий.
— И не забудь, где твоя работа, а где твоя мать, – бросила она ему в спину.
Дверь он за собой не закрыл.
Алина схватила телефон.
— Добрый день. Как можно оспорить дарственную, если я против?
Женский голос на другом конце провода устало вздохнул.
— Если собственник – мать мужа, то без вашего согласия оформить могут. Но если докажете, что она действовала под давлением…
— Она всё прекрасно понимала. Просто решила, что раз родила сына, то ей позволено распоряжаться моей жизнью.
— Тогда прямиком к юристу и в суд.
Она кивнула, хотя собеседница её не видела. Достала из шкафа початую бутылку вина, откупорила и сделала глоток – без повода, без тоста. Хотя повод был. Переезд в ад успешно совершён.
Вечером Игорь снова восседал на кухне.
— Ужинать будешь? Картошку пожарил.
— Нет. Я предпочитаю есть без запаха табака. И в обществе тех, кто не ворует чужое.
— Как знаешь.
Он жевал невозмутимо, как полноправный хозяин. Слишком спокойно. Слишком уверенно. Словно уже знал, что победа за ним.
Алина стояла перед зеркалом. Чёрное платье, строгий пиджак, шпильки, безупречный макияж – без сантиментов, предельно чётко. На лице – ровная, чуть уставшая решимость. В руках – пухлая папка: копии переписок, справки, выписки из Росреестра.
Сегодня она не пойдет в офис. Сегодня – в бой.
— Ты только не натвори глупостей, – пробормотал Дмитрий, неуверенно переобуваясь в прихожей, словно собирался в пригородную электричку. – Это всё можно решить мирно.
— Да, можно, – спокойно кивнула она. – Если ты выселишь брата, вернёшь маму к себе и перестанешь делать вид, что у нас семья.
— У нас семья, Алина, – раздражённо бросил он. – Ты вечно делишь всё на «моё» и «ваше».
— Потому что моё вы тянете к себе, как сушку из чужой тарелки, – тихо, но жёстко ответила она. – А ваше – это тайный семейный совет в моём туалете.
— Ну и юмор у тебя, холодный, – проворчал он.
— А у тебя – хребет гибкий. Зато мама довольна.
Он тяжело вздохнул и вышел. Дверь хлопнула с такой силой, что в воздухе осталась тонкая, звенящая трещина – осколки былого уважения.
На Сретенке её уже ждал юрист. Глаза – пронзительно-синие, голос – уверенный и спокойный, как у человека, который в своей жизни повидал и не такое.
— Позиция у вас достаточно сильная, – констатировал он, быстро перебирая документы. – Квартира приобретена вами до брака. Вы – единоличный собственник. Дарственную можно оспорить, особенно если мы сможем доказать, что мать вашего мужа действовала не совсем добросовестно. Будем запрашивать медицинские справки, показания свидетелей. Зацепки есть.
— Мне нужны не зацепки. Мне нужно, чтобы они ушли. Все. И навсегда.
— В таком случае готовим иск. Придётся вызывать в суд и вашего мужа, и его мать, и вашего незваного квартиранта.
— Который жарит картошку в семейниках с мишками, – усмехнулась Алина.
Юрист поднял глаза и едва заметно улыбнулся:
— Знаете, это одно из самых дурно пахнущих дел о разделе имущества, что я видел. Но мне нравится, как вы держитесь.
— А мне – когда дверь закрывается с той стороны.
На следующий день в дверь позвонили.
Алина открыла. На пороге стояла Галина Петровна в поношенном плаще, без всякого предупреждения. Вошла в квартиру, как ледяной сквозняк.
— Нам надо с тобой поговорить, женщина с женщиной.
— Вы мне никто, – спокойно отрезала Алина. – Ни по жизни, ни по документам.
— Я мать твоего мужа.
— Бывшего. Документы уже поданы.
Подбородок Галины Петровны предательски дрогнул.
— Ты разрушила семью.
— Я сохранила рассудок. А это, знаете ли, гораздо дороже.
— Ты могла бы просто пустить Игоря пожить.
— Я могла бы пустить таракана. Но вместо этого вызвала дезинфекцию.
Тяжёлая пауза. Две женщины пристально смотрят друг на друга – каждая со своей стороны баррикад.
— Я всегда считала тебя умной. Карьера, хватка… А оказалось – злая и одинокая.
— А вы – старая и хитрая. Но всё равно недостаточно, – тихо ответила Алина. – Заходите, я вам кое-что покажу.
В гостиной, на столе, – аккуратная стопка свежих документов.
— Это исковое заявление в суд. Дарственную будем признавать недействительной. К нему прилагаются показания соседей, медицинские справки, ваше письмо, где вы пишете, что устали от всего этого и хотите всё отдать. Помните? Вы отправили его Диме, а он забыл заблокировать телефон.
— Ты не посмеешь…
— Я уже посмела.
— Ты войдёшь в историю как невестка, выгнавшая и мужа, и его мать, и его брата.
— И буду сидеть здесь одна. С книгой и бокалом вина. Без сигарет, без криков и без запаха чужой жизни на своих подушках.
Галина Петровна плотно сжала губы. Алина вдруг осознала, что перед ней не коварная злодейка, а просто женщина, которая всю жизнь добивалась своего нажимом, упрёками, шантажом детьми и коронной фразой «я же мать». Но здесь это не сработало.
— У вас два дня на то, чтобы Игорь покинул квартиру, – ровным голосом произнесла она. – Потом – принудительное выселение с участием участкового и понятых.
Старуха резко развернулась и быстро направилась к двери. Каблуки её туфель отбивали дробь по ламинату, словно маленькие молоточки, ударяющие по крышке… Не гроба, нет. Семьи.
Через два дня на кухне было пусто.
Ни табачного дыма. Ни медвежат на трусах. Ни запаха подгоревшей картошки.
Алина проснулась рано утром. Сварила крепкий кофе. Села у окна. Впервые за долгое время – в полной тишине.
На экране ноутбука мигал значок нового сообщения:
«Алина, привет. Это Андрей. Помнишь, мы виделись у Марины на дне рождения? Ты тогда рано ушла. Очень жаль. Хочу пригласить тебя на ужин. Без всяких «сюрпризов». Просто ты, я и тишина».
Она едва заметно улыбнулась.
Поставила чашку в раковину. И впервые за долгие годы не услышала за спиной: «Ты опять за собой не помыла?»
Только тишина. Чистая, как белый лист бумаги.
Не победа. Но жизнь осталась у неё. А иногда это – гораздо больше, чем победа.
