— Ты хоть понимаешь, что натворил, Игорь? — голос Ольги сорвался уже на втором слове, резкий, как удар ложкой об эмалированную кружку. — Объясняй. Сейчас же.
Игорь стоял у дверей спальни, как школьник, пойманный на месте преступления, переминаясь и отводя взгляд в сторону.
— Оль, я… маме нужно было помочь… ты же уехала… я растерялся…
— Перестань мямлить, — перебила Ольга. Она с трудом удерживалась, чтобы не стукнуть кулаком по холодильнику. — Просто скажи: почему всё в моём доме перевёрнуто вверх дном?
Из кухни вышла Галина Петровна, довольная, как кошка, которая только что уронила вазу, но уверена, что всем вокруг должно быть приятно смотреть, как она это сделала.
— Оленька, ну что за тон? — она поправила фартук, встряхнула тряпку. — Я столько сил вложила, чтобы тут оживить всё… а ты встречаешь меня, будто я вор.
— А вы и есть вор, — сухо сказала Ольга. — Только вор необычный: ничего не вынесли, зато натаскали сюда чужого хлама.
— Хлама? — свекровь подняла брови. — Это вещи со смыслом. Каждая подобрана под энергетику дома. Я изучила целую книгу, там всё расписано…
— Галина Петровна, не надо этих сказок, — Ольга направилась в гостиную, показывая рукой: — Вот это что? — рывком сняла со стены картину с оранжевым закатом. — И это? — указала на искусственные лилии на подоконнике. — И вот эти подушки? Они как будто из детского сада.
— Но красиво же! — свекровь шагнула ближе. — Весело! Молодёжно! У тебя раньше тут мрак был — ни одной яркой точки. А сейчас будто жизнь вернулась.
Ольга резко повернулась:
— Жизнь? Это? — она подняла с пола одну из подушек, украшенную мишурой. — Да это ярмарка дешёвых сувениров.
Игорь сделал шаг вперёд, вытянув руки, будто пытался разнять дерущихся:
— Оль, ну правда, давай спокойно. Мама хотела помочь…
— Помочь? — горько усмехнулась жена. — Тогда пусть начнёт с того, что всё вернёт как было.
Галина Петровна фыркнула:
— Да что ты привязалась к этим своим серым стенам? Тюрьма какая-то! Я как к вам заходила, у меня настроение портилось. Как в поликлинике сидишь — всё белое, всё унылое.
Ольга прошла в середину комнаты, задерживая взгляд на каждом «улучшении». Красный ковёр в гостиной, будто из старой коммуналки; жёлтые занавески в кухне, которые нельзя было не заметить даже с улицы; тарелки с петухами на стене — апофеоз безвкусия. Всё это будто насмехалось над её аккуратно выстроенным домом, над годами труда и вложенных средств.
— Я уехала всего на неделю, — медленно сказала она, стараясь не сорваться. — И за это время вы превратили мою жизнь в цирк. Я не просила. Не давала разрешения. Не предупреждала, что можно что-то менять. Игорь, — она повернулась к мужу, — ты мог просто сказать: «Мама, не трогай». Почему ты этого не сделал?
Игорь почесал затылок, глядя в пол:
— Она сказала, что хочет убрать. Ну… помочь мне. А потом… я думал, что тебе понравится. Что ты оценишь.
— Оценю?! — Ольга рассмеялась коротко, резко. — Что именно? Что моё жилище стало её фантазией о «уюте»?
Галина Петровна всплеснула руками:
— Да что ты заладила — «моё», «моё»! Тут Игорёк живёт! Это и его дом. Значит, я имею право…
— Не имеете, — перебила Ольга. — Никакого.
— Но я мать! — повысила голос свекровь.
— И что? — спокойно сказала Ольга. — Мать своего сына. Но не хозяйка здесь. Не я вам расписание давала, когда приходить и что привозить.
Галина Петровна смерила её взглядом:
— Вот вижу, ты меня так и не приняла. С первого дня. Всё время держишься важной, словно я вам лишняя.
— Вы пришли в дом, где вас не ждали, — сказала Ольга. — И начали руководить. Кто бы это принял?
— Неблагодарная, — прошептала свекровь, качнув головой. — Я старалась ради семьи…
— Ради какой семьи? — Ольга подняла глаза. — Ради своей мечты о том, как всё должно выглядеть? Вы даже Игоря не спросили — нравится ли ему.
— А вот и правда, — вставил муж. — Мам, я говорил, что не надо ничего покупать…
— Не говорил ты ничего! — вскинулась Галина Петровна. — Только вечно прячешься за Ольку. Боишься ей слово поперёк сказать.
Игорь покраснел, замолчал. Ольга посмотрела на него внимательно, почти с жалостью — но мимолётно. Жалость быстро уступила место усталости.
— Знаете что, — сказала она, — достаточно. Прямо сейчас. Я устала объяснять очевидное. Я неделю работала, я летела домой, мечтала увидеть свою квартиру такой, какой оставила. Спокойной. Чистой. Родной. А встретила… — она махнула рукой вокруг. — Это.
Свекровь задрала подбородок:
— Ты драматизируешь. Всё можно вернуть. Только зачем?
Ольга глубоко вдохнула и произнесла:
— Потому что я хочу жить так, как мне комфортно. И чтобы никто не командовал у меня за спиной. Никаких чужих решений. Никаких самовольных действий. Никаких попыток переделать меня или дом под свои вкусы.
Она выдержала паузу, затем добавила:
— А если вы этого не понимаете… тогда вам с Игорем сейчас лучше уйти.
Галина Петровна замерла.
— Это что же, — медленно произнесла она, — ты нас выгоняешь? Нас? Семью?
— Я прошу вас уйти. На время. Пока я не успокоюсь. Пока всё не обдумаю, — сказала Ольга.
— Это одно и то же! — выкрикнула свекровь. — Вот кто ты такая, Оленька. Вот кто! — ткнула в неё пальцем. — Ноль уважения! Ноль тепла!
Игорь взглянул на жену, потом на мать, зажмурился:
— Может, давайте вечером поговорим?
— Я сказала — уйдите, — повторила Ольга, уже ровным голосом. — Сейчас.
Игорь взял куртку, мать схватила сумку. На пороге она ещё раз оглянулась, глаза сверкали:
— Игорёк, поехали. С такими женщинами жить — только жизнь ломать.
Ольга не ответила. Она закрыла за ними дверь и облокотилась на неё всем телом. Несколько секунд стояла неподвижно, затем пошла в гостиную и начала снимать яркие подушки одну за другой, складывая их в большой мусорный пакет.
Тряпка за тряпкой, мешок за мешком, она выносила всё, что вплелось в пространство без её согласия. Холодный воздух подъезда обжигал руки, но будто отрезвлял. Вернувшись, Ольга останавливалась в центре комнаты, смотрела, что осталось, и продолжала.
Ночь прошла так — в бесконечном выгребании чужих решений. Ближе к утру комната напомина́ла прежнюю, хоть и не полностью: кое-что пропало безвозвратно. Но дышать стало легче, будто кто-то открыл окно.
Ольга включила настольную лампу, села на диван и впервые за вечер позволила себе заплакать — тихо, почти беззвучно. Не от ярости. От осознания, что случившееся — не случайность, а симптом чего-то большего, давно назревшего.
И в этой пустой комнате, среди остаточного запаха дешёвых занавесок, она впервые задала себе вопрос, от которого раньше уводила глаза:
А есть ли у этого брака хоть какой-то запас прочности?
На следующий день Игорь появился у двери в обед — с пакетами, мелкими подарками, виноватым видом.
— Оль, открой. Нам надо поговорить.
Она долго смотрела через глазок, прежде чем отомкнуть. Открыла, но дверь широкого хода ему не дала — лишь узкую щель.
— Говори.
— Можно войти? — он поднял взгляд. — На минутку.
— Говори здесь.
Он выдохнул, сжал пакет.
— Я… всё понял. Мама перегнула. Я ей сказал. Она, конечно, ворчит, но… ну ты знаешь. Я не хотел, чтобы всё так было. Не думал, что тебя так заденет.
Ольга удивилась тому, насколько спокойно звучит её собственный голос:
— Ты не думал вообще. Ни о доме, ни обо мне. Ты просто дал кому-то чужому решать за меня. А это… — она запнулась, подбирая слово, — это неправильно. Очень.
Игорь почесал щёку:
— Исправим. Всё исправим. Я помогу вернуть как было. Только скажи.
— Я уже вернула, — сухо сказала она. — Почти. И не в этом дело.
— А в чём тогда? — в голосе мужа появился страх. — Ты хочешь сказать, что… что всё? Конец?
Ольга посмотрела на него внимательно: помятые глаза, небритость, растерянность. Было даже жалко, но жалость — плохой фундамент для сохранения чего-то важного.
— Я хочу сказать, что жить вдвоём можно только если люди видят друг друга. Хоть иногда. Ты меня не увидел, Игорь. Я уехала — и весь мой дом стал удобной площадкой для чьих-то фантазий. Ты даже не остановил.
— Но это же мама… — пробормотал он.
— Именно, — сказала Ольга. — Мама. Твоя. Не моя.
Игорь замолчал. Потом вдруг выдавил:
— Ты меня отпишешь совсем? Мы больше не… — он сглотнул.
— Слушай, — мягко сказала Ольга, — ты хороший человек. Добрый. Но доброты мало. Важно уметь говорить «нет», уметь ставить рамку, уметь держаться своего слова. Иначе за тебя всё решат другие.
— Я исправлюсь, — шепнул он. — Правда. Мама больше не будет к нам лезть.
Ольга посмотрела ему в глаза:
— А ты сможешь сказать ей это? Настоящим голосом? Не прятаться за меня? Сказать: «Мам, так нельзя»?
Он замялся. Мгновение длилось слишком долго. Наконец сказал:
— Я… попробую.
Ольга закрыла глаза, будто слышала этот ответ уже тысячу раз. Когда открыла — уже без сомнений произнесла:
— Игорь, попытки — это не то, на чём строится семья.
Он опустил голову, прижал пакет к груди:
— Ты решила. Да?
— Да.
Несколько секунд он стоял молча. Затем коротко кивнул, будто больно, но понятно.
— Тогда… тогда я пойду.
Она закрыла дверь. Не рыдала. Только глубоко вдохнула — и так же глубоко выдохнула.
Прошли недели. Суд. Бумаги. Подписи. Все разговоры — сухие, деловые, будто речь шла не о жизни, а о покупке пакета цемента. Игорь не сопротивлялся, не кричал, не умолял — только грустнел глазами, каждый раз, когда встречались взглядами.
Галина Петровна звонила, конечно. Последний раз — особенно ядовито:
— Ты сломала моему мальчику судьбу! Ты холодная. Каменная. У таких, как ты, в душе пусто!
Ольга слушала молча, потом сказала:
— Я только защитила своё право жить без вторжений. Это нормальное право любого человека.
Свекровь ещё долго говорила, но смысл тонул в шуме. Ольга отключила звонок и удалила номер.
Лето вступило в силу: длинные вечера, тёплые сумерки, запах тополиного пуха. Ольга сидела в гостиной, теперь снова своей — по-настоящему. Серые стены отдавали мягким светом. На окошке стояли обычные, живые цветы, которые она берегла годами. Тихо, спокойно, без чужого вмешательства.
Подружка Лера зашла вечером, принесла кофе навынос.
— Ну что, — сказала Лера, — и как теперь одна?
Ольга улыбнулась:
— Тише. Свободнее. И честнее.
— Не скучаешь по нему?
— Иногда, — призналась она. — Но не по той жизни. Не по тому постоянному ощущению, что кто-то может прийти и переставить всё без спроса. Я столько работала, чтобы построить своё место. И не хочу, чтобы его снова меняли чужие желания.
Лера кивнула:
— Ты сильная. Я бы, наверное, сорвалась, устроила драку.
— Я чуть не устроила, — усмехнулась Ольга. — Но потом поняла: драка ничего не меняет. Меняет только решение. Выстраданное, тяжёлое, но своё.
— И дальше что? — спросила подруга.
— Дальше — жить. Работать. Готовить завтраки для себя. Смотреть сериалы. Делать ремонт, если захочу. А главное — знать, что никто не придёт и не объявит, что теперь всё будет «по-другому».
Лера вздохнула:
— Звучит приятно.
— Это нормально, — сказала Ольга. — И этого мне раньше сильно не хватало.
Она посмотрела вокруг. Комната была такой же тихой, как и до всей истории. Но в этой тишине теперь не было тревоги. Был порядок. И уверенность.
— Я сделала правильный выбор, — произнесла Ольга вслух, больше себе, чем Лере.
Пауза была короткой, но объёмной.
— И больше, — добавила она, — я никому не позволю решать за меня, что мне нужно и в каком доме мне жить.
Она встала, подошла к окну. Летний воздух входил в комнату лёгкими волнами.
И впервые за долгие месяцы Ольга почувствовала: всё на своих местах.
