Людмила поднималась по лестнице, словно карабкалась по тугой резине, натянутой к небу. Каждый шаг отзывался в коленях дрожью неловкого предчувствия. В руках – магазинный торт, купленный по дороге с работы, с дежурным оправданием: «Своего печь некогда». В глубине души она знала – Тамара Ивановна непременно пригвоздит её к позорному столбу этим фактом.
– Валера, умоляю, давай сегодня без этих… без представлений, – прошептала она, нервно поправляя шарф.
– Да кто тут устраивает цирк? – Валерий дёрнул плечом, но взгляд его уже метался, словно он ожидал, что из-за угла выскочит замаскированный враг.
– Твоя мама, твоя сестра, твои… эм… поклонники её талантов, – Людмила не стала перечислять всех, список и так был бесконечен.
Дверь распахнулась, ударив Людмилу потоком едкого воздуха, чуть не лишив равновесия.
– О, явились, не запылились! – протянула Тамара Ивановна, глядя на торт, как на просроченный кефир. – И, конечно, с покупным… Даже не удивлена.
– Мам, ну хватит, – пробормотал Валерий, словно произносил заученную молитву, зная, что чуда не произойдет.
– А что «хватит»? – Тамара Ивановна грациозно отступила в сторону, пропуская их в квартиру. – Я говорю правду. У уважающей себя женщины всегда найдется час, чтобы сотворить кулинарный шедевр.
«А у уважающей себя свекрови всегда найдётся яд, которым можно опрыскать,» – подумала Людмила, а вслух произнесла:
– Зато этот торт свежайший. Прямо из печи, ещё дымится.
– Угу, из печи, где вместо масла – маргарин, – встряла Оксана, золовка, словно вынырнув из ниоткуда с дымящейся чашкой кофе в руке. – Мам, ты права, Людмиле бы не мешало записаться на курсы домоводства.
– Оксан, а у тебя хоть муж для начала найдётся, чтобы для него у плиты стоять? – Людмила выдавила подобие улыбки, но в ней сверкнула сталь. – Или пока на кошках тренируешься?
Валерий демонстративно закашлялся, а Тамара Ивановна громко фыркнула, словно пар выпустила.
– Вот и тон пошёл… Ладно, проходите, раз уж пришли.
Квартира трещала по швам от обилия родни. Дядя Сергей Николаевич, его жена Елена Петровна, какие-то двоюродные братья и сёстры, соседи, которых Людмила видела впервые в жизни, – все они уселись вокруг стола, заставленного салатами до отказа. Места почти не осталось, и Людмиле пришлось протиснуться между Оксаной и Еленой Петровной.
– Ну что, Людочка, как там у тебя, на складе? – промурлыкала Елена Петровна той самой приторной интонацией, от которой у Людмилы начинала зудеть каждая клеточка кожи. – Всё накладные перебираешь?
– Перебираю, – ответила Людмила, стараясь сохранить невозмутимый вид, – а что, место ищете?
– Ой, упаси боже, – с деланным испугом засмеялась та. – Я так понимаю, с такой зарплатой на квартиру не накопишь?
– Зато у нас в семье теперь всё по-другому, – весомо вставил Сергей Николаевич, наливая себе щедрую порцию коньяка. – Люда у нас теперь богатая наследница. Трёшка в центре – это вам не хухры-мухры.
Все взгляды, словно по команде, обратились к Людмиле. Она почувствовала, как уши вспыхивают огнём.
– Наследство – это не выигрыш в лотерею, – отрезала она. – И квартира – это память о моей бабушке.
– Ну, память памятью, а жить-то где-то надо, – проскрежетала Тамара Ивановна, бросая на Людмилу взгляд, полный скрытой алчности. – Тем более, вам с Валеркой в этой однушке тесно. Может, мы с Серёжей пока туда переберёмся? Всё равно квартира пустует.
– Мам! – Валерий оторвал взгляд от тарелки и посмотрел на мать с немым укором.
– Что «мам»? – вызывающе отпарировала Тамара Ивановна. – Люде что, трудно родне помочь?
Людмила постаралась сдержать ярость, проглотив обиду и сделав глубокий вдох.
– Мне трудно терпеть, когда мной распоряжаются, как старым шкафом, – процедила она сквозь зубы. – Квартира моя. И я сама туда перееду, как только будет возможность.
– Ну и жадина… – протянула Оксана, картинно закатывая глаза под потолок. – Даже семье помочь не хочет.
– А что, семья – это когда можно без спроса залезть в чужое жильё и там хозяйничать? – с убийственной наивностью поинтересовалась Людмила. – Интересная у вас логика.
– Люда, прекрати, – прошипел Валерий, сжимая её колено под столом. – Не начинай. Не порть праздник.
– Это не я порчу, – отвратила она его руку. – Это твоя мама с твоей семейкой делают.
Молчание повисло за столом, тяжёлое и липкое, как старый ковёр после неудачной стирки. Кто-то неловко пошутил про погоду, разговор попытались вернуть в привычное русло, но в голове у Людмилы уже звенела одна и та же фраза: «Всё. Сегодня я выслушиваю это в последний раз.»
Минула неделя после того злополучного дня рождения, оставившего привкус горечи. Людмила, погруженная в ворох накладных, сидела на кухне, когда телефон пронзила навязчивая вибрация.
— Людочка, здравствуй! — в голосе Тамары Ивановны сквозила елейная сладость, от которой веяло недобрым. — Тут мы с Серёжей и Леночкой решили… помочь тебе, душечка. Понимаем, что у тебя работа-загоняй, совсем некогда носом крутить по квартирам. Вот мы и разведали обстановку — место дивное! Тишь да гладь, соседи — золото.
— Простите, вы были в моей квартире? — Людмила стиснула ручку так, что побелели костяшки.
— Ну что ты, право слово! Мы же семья! — залилась фальшивым смехом свекровь. — Валерчик нам ключики дал, чтобы мы там уют навели, гнёздышко свили. И, знаешь, пока ты решаешь, мы тут подумали… А не переехать ли нам туда? А то в нашей конуре совсем места нет.
— Тамара Ивановна, — голос Людмилы, словно покрылся инеем, — вы незаконно проникли в моё жилище.
— Ой, да брось ты эти ужастики! — фыркнула та. — Мы тебе родня, а не банда с большой дороги. Да и Валерка сказал, что ты не против.
Валерка сказал… Вот оно, змеиное гнездо.
Людмила оборвала звонок и, не здороваясь, набрала номер мужа:
— Валера, ты дал ключи от моей квартиры своей матери?
— Люд, ну чего ты кипятишься? — он говорил снисходительно, как с несмышленым ребенком. — Они же не враги. Помочь хотят. Ремонт там, уборка… Ты сама говорила, что пока переезжать не собираешься.
— Это не значит, что туда можно ссылать полчища татар! — Людмила вскочила, чуть не опрокинув стул. — Ты понимаешь, они уже вещи туда прут?!
— Ну и пусть, — Валерий тяжело вздохнул. — Временно же. Мы ж семья…
— Нет, Валера, мы были семьей, — отрезала она и бросила трубку.
Через час Людмила стояла под дверью своей квартиры, распахнутой словно приглашение. В прихожей громоздились коробки, на вешалке висели чужие куртки, словно трофеи захватчиков. На кухне царила Елена Петровна, протирая шкафчики тряпкой с видом полноправной хозяйки, а Сергей Николаевич, примостившись за столом, неспешно потягивал чай.
— О, вот и хозяйка пожаловала! — ухмыльнулся он, окинув её наглым взглядом. — Ну что, рады гостям?
— Выметайтесь, — спокойно, но твердо произнесла Людмила, чувствуя, как дрожат кончики пальцев. — Немедленно.
— Людочка, ну к чему эти крайности? — Елена Петровна картинно развела руками. — Мы же все для тебя! Я тут даже шторы… ой, занавесочки новые прикупила!
Людмиле вдруг стало смешно от абсурдности ситуации, от этого фарса.
— Купите их себе. В другой дом. За свой счёт. И повторяю: выметайтесь.
В коридоре возникла Тамара Ивановна с трехлитровой банкой соленых огурцов в руках, словно с боевым знаменем.
— Людмила, я не понимаю твоего упрямства, — произнесла она тоном учителя, объясняющего прописные истины туповатому ученику. — Это же временно. Мы все обустроим, ты сама сюда переедешь, и еще спасибо скажешь.
— Спасибо я скажу адвокату, когда он подготовит заявление о незаконном вселении, — парировала Людмила, не желая уступать ни пяди.
— Да что ж ты за баба-то такая! — свекровь всплеснула руками, словно пораженная в самое сердце. — Жадная, как старая дева.
— А вы — наглые, как… — Людмила прикусила язык, чтобы не сорваться. — В общем, у вас десять минут.
Тамара Ивановна презрительно хмыкнула и прошествовала в комнату, словно на парад.
Через пять минут в квартире появился разъяренный Валерий. Лицо его горело праведным гневом.
— Люд, ты что творишь?! — заорал он с порога. — Это мои родственники! Моя мать! Как ты смеешь их выгонять?!
— Это МОЯ квартира, — ответила она, не желая оставаться в тени его ярости. — Не бабушкина, не твоя, не их. Моя. И я буду решать, кто здесь живет.
— А я думал, мы семья… — пробормотал он тихо, с обидой в голосе, словно она совершила предательство.
— Семья — это когда поддерживают, а не тащат у тебя из-под носа последнее, — ответила Людмила, стараясь сохранить спокойствие. — Ты на чьей стороне, Валера?
Он молчал. И его молчание было оглушительнее любого признания.
Людмилу разбудил звук дрели, пронзительный и настойчивый, словно сверлящий мозг. Сначала она решила, что слышит его во сне, но рокот нарастал, вибрация проникала в самую душу.
На часах было восемь утра.
Она выскочила в коридор и едва не споткнулась о мешки с цементом, сложенные бесцеремонной горой.
В зале Сергей Николаевич, облаченный в майку и шорты, орудовал молотком, с остервенением круша стену. На полу пестрели клочья ободранных обоев, словно разноцветные лоскутки безумия.
— Вы что здесь делаете?! — закричала Людмила, врываясь в комнату, словно вихрь гнева.
— Ремонт, — невозмутимо ответил он, даже не удостоив её взглядом. — Валера сказал, что ты согласна.
— Да чтоб я… — Людмила с трудом сдержала проклятие. — Где Валера?
— Вон, на кухне с мамой, — махнул он рукой, не прерывая своей разрушительной деятельности.
Картина, открывшаяся на кухне, была еще более сюрреалистичной. Тамара Ивановна, вооружившись блокнотом, стояла, словно генерал, разрабатывающий стратегию наступления, и диктовала Елене Петровне список «необходимых покупок для хозяйства». Валерий разливал чай, создавая видимость идиллического семейного чаепития.
— А, проснулась, — невозмутимо констатировала свекровь. — Мы тут решили все облагородить, чтобы тебе было приятно жить. Кухню переделаем, полы заменим…
— Сначала вы свою жадность переделаете в совесть, — перебила Людмила, не в силах больше сдерживаться. — Я вчера ясно дала понять: вам здесь не место!
— Люд, ну не начинай опять, — Валерий закатил глаза, словно ему надоела одна и та же заезженная пластинка. — Мама же хочет как лучше.
— Да она хочет, как лучше ей! — Людмила ткнула пальцем в сторону свекрови, словно обвиняя ее в смертных грехах. — И ты это прекрасно понимаешь.
— Ой, да брось ты эти глупости, — отмахнулась Тамара Ивановна, словно от назойливой мухи. — У тебя что, лишнее жилье, что никому куска не дашь?
— У меня жилье, в которое я никого не звала, — холодно ответила Людмила. — И в котором мне не нужны непрошеные гости. ВЫХОД ВСЕМ! Сейчас же!
— Ну что ты за человек, Люда? — вздохнула Елена Петровна, всем своим видом изображая скорбь и обиду. — Мы тут для тебя стараемся, а ты…
— Нет, это вы для себя стараетесь, — перебила ее Людмила, не желая слушать лицемерные речи. — И за мой счет.
Валерий поднялся и шагнул к ней, но Людмила отпрянула, словно от огня.
— Людмила, ты перегибаешь палку. Это моя семья!
— А я кто для тебя? — Она смотрела ему прямо в глаза, пытаясь найти хоть искру понимания.
— Ну… жена… — он замялся, словно признание давалось ему с трудом.
— Была.
Тишина воцарилась мгновенно, словно по чьему-то велению. Даже дрель замолкла, словно почувствовала серьезность момента.
— Что значит «была»? — медленно произнес Валерий, словно не веря своим ушам.
— Это значит, что я подаю на развод. И вы все — прямо сейчас — убираетесь отсюда.
— Ах, вот как? — фыркнула Тамара Ивановна, бросив на Людмилу испепеляющий взгляд. — Думаешь, без Валеры ты…
— Думаю, я наконец перестану кормить тех, кто сидит у меня на шее, — перебила Людмила, не позволяя свекрови договорить. — Валерий, забери свою родню.
Валерий сделал шаг вперед, но Людмила отступила.
— Не смей ко мне прикасаться, — произнесла она тоном, не допускающим возражений. — Ты предал меня, когда отдал им ключи.
Сергей Николаевич что-то пробурчал себе под нос, но, встретившись с холодным взглядом Людмилы, тут же замолчал. Елена Петровна, вздохнув, поднялась и принялась собирать свои вещи.
— Пошли, Сереж, тут нам не рады.
Тамара Ивановна поднялась последней, окинув Людмилу взглядом, полным ненависти и злобы.
— Ты еще пожалеешь об этом, — процедила она сквозь зубы, словно накладывая проклятие.
— Нет, — ответила Людмила, — это вы пожалеете, что приняли мое молчание за согласие. Лавочка закрыта.
Они ушли, оставив за собой шлейф обиды и разочарования.
Людмила закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и впервые за долгое время выдохнула полной грудью. В квартире воцарилась тишина, звенящая и непривычная.
Она прошла в зал, встала посреди хаоса, среди разбросанных обоев и мешков с цементом. Это был беспорядок, но теперь он был ее беспорядок.
И, черт возьми, она была готова его приструнить
