Когда она позвонила, я сначала не узнала голос.
Тихий, срывающийся, будто человек всю ночь провёл в слезах и теперь боится не столько отказа, сколько самого звука своего прошения.
— Алло… это… Алина?
Я держала телефон плечом, одной рукой мешала суп, второй ловила кастрюлю, которая норовила убежать. Обычный будний вечер. Такая спокойная, ровная жизнь — та самая, которой я думала, у меня уже никогда не будет.
— Да, — ответила я. — А кто это?
Пауза. В эту секунду даже суп перестал бурлить.
— Это… Ксюша, — выдохнули в трубку. — Ксения… ну… жена… Сергея…
Суп всё-таки убежал. Тонкой пеной через край.
Я смотрела, как кипит вода, и думала, что вот примерно так же в своё время кипела и моя жизнь, когда эта «дочь богатых родителей» решила, что мой муж — её новая игрушка.
Год назад Ксюша была громким смехом, дорогим парфюмом, идеальными ногтями и фразой:
— Ну что вы, Алина, в наше время жить с одним мужчиной двадцать лет — это… экзотика.
Она приходила в клинику, где я работала администратором, с папочкой документов: «папа открыл салон, хотим договориться по анализам для сотрудников, скидка, лояльность, всё как надо». Она умела расположить к себе, это правда. Весёлая, улыбчивая, с айфоном, который стоил как моя старая машина.
Сергей зашёл тогда просто кофе выпить. «Я рядом был, заскочу за тобой после смены», — писал он мне в мессенджер.
Я увидела, как он застыл у стойки, когда Ксюша вскинула на него глаза, смахивая вымышленную ресничку с щеки:
— Ой, извините, у вас такой смешной бейджик… СергЕй, да?
И улыбнулась: так, как улыбаются тем, что могут себе позволить всё.
Через месяц он всё ещё был «мой муж». Через три — уже «мы пока с ней поживём отдельно, чтобы ты не нервничала».
А через полгода я стояла в пустой спальне и смотрела на его сторону кровати. На вмятину в матрасе, которая никак не расправлялась, и думала: ну вот, двадцать лет брака, общие друзья, ипотека, путешествия раз в три года — всё это оформили в один чек и оплатили сумочкой и новой машиной.
Ксюша в тот период казалась мне как персонаж из другого мира. Худая, как в Инстаграме, волосы «как в рекламе шампуня», папа — владелец чего-то, мама — «в Европу летаю просто так, отдохнуть». Она выкладывала сторис из ресторанов, где цена десерта была как моя неделя продуктов. Сергей там рядом: новый пиджак, часы, улыбка в камеру. Жизнь удалась.
А я училась жить без того, кто двадцать лет ел мой борщ и ругался на мои тапки посреди коридора.
— Алина… — повторилась в трубке. — Ты можешь… встретиться?
Я молчала так долго, что она, кажется, решила, будто я уже бросила трубку.
— Пожалуйста, — добавила она вдруг и сорвалась. — Мне больше вообще не к кому.
Вот это «не к кому» меня и зацепило.
У богатых дочерей всегда есть «к кому». Папа, помощник папы, адвокат папы, подруга папы, которая «всё решит». Мне в своё время объяснили, что есть два мира: в одном люди решают проблемы по расписанию маршрутки, в другом — через ассистента.
— Что случилось? — спросила я сухо.
Она вдохнула.
— Я… не по телефону. Можно… я подъеду? С ребёнком. Пожалуйста.
Ребёнком.
Я даже присела на табурет.
Не то чтобы я не знала, что у них родился. Знала. Сначала — по фотографиям в соцсетях: вот она в белой рубашке с пузом, вот Сергей держит бутылочку в магазине детских товаров, вот коляска цвета «пыльная роза» и подпись: «Мои два любимых мужчины».
Потом мне рассказала общая знакомая: «Ты слышала? У них мальчик. Сергей счастлив, как никогда. Говорит, так всё сложилось правильно».
Правильно, конечно. Особенно это «правильно» очень легко услышать, когда тебе сорок три и ты у психолога объясняешь, что твоя жизнь — не мусор, который выкинули ради новой.
— Добро, — сказала я неожиданно для самой себя. — Через час.
Она стояла у подъезда, когда я вышла.
И выглядела… по-другому.
Не как девочка из дорогого салона.
Не как «дочь богатых родителей».
Легинсы, пуховик, волосы собраны в кривой хвост. На руках — ребёнок, завернутый в комбинезон, который уже тесноват. Лицо бледное, под глазами — синяки, которые не перекроет ни один консилер.
И глаза.
Глаза, в которых не было уже той уверенности, что «жизнь — это просто правильные покупки».
— Привет, — сказала я.
— Привет, — ответила она и тут же заплакала.
Не истерично, как в сериалах, а тихо. Как плачут люди, у которых слёзы внутри кончились ещё вчера, но тело по инерции пытается что-то выжать.
— Пойдём, — только и смогла я сказать.
Мы сидели на моей кухне. Абсурдная сцена: я наливаю ей чай в ту самую кружку, из которой когда-то пил мой муж, она покачивает ребёнка на руках.
— Как его зовут? — спросила я.
— Лёва, — прошептала она. — Лев Сергеевич.
Внутри всё ёкнуло.
Сергей всегда мечтал о сыне. Дочке он был рад, но про сына говорил отдельно: «Вот был бы мальчик, я бы хотел назвать его Лёвой. Звучно. С характером».
Они и это у меня забрали. Даже имя из моих разговоров.
— Сколько ему?
— Девять месяцев.
Лёва тянул губами воздух, чмокал, сопел. Обычный ребёнок. Никакой он не «символ чужой жизни». Просто маленький человек, который не виноват, что мир взрослых — это иногда очень грязное место.
— Ты говорила… у тебя беда, — напомнила я.
Она опустила глаза.
— Сергей ушёл, — сказала она тихо.
Я даже не сразу поняла, о ком речь.
— В смысле… ушёл?
— Просто… однажды сказал, что ему надо время подумать, снял квартиру, а через две недели выложил фотку в баре.
Она хмыкнула — от безнадёжности.
— С его коллегой. Молодой.
Я замерла.
Вот оно как.
Ушел от меня к девочке.
От девочки — к ещё более девочке.
Логика человека, который живёт вечным обновлением: новая модель, новый вкус, новый уровень.
— Ты же его не удержала, — вырвалось у меня. Нехорошо, знаю. Мелко. Но честно.
Она подняла на меня глаза — и там не было ни капли обиды. Только усталость.
— Я вообще ничего не удержала, — сказала она. — Ни мужа, ни мозги, ни жизнь.
Сделала глоток чая дрожащими руками.
— Папа сказал, что сам виноват, — продолжила она. — Что «таких, как Сергей, достаточно, чтобы понять, на кого можно потратить пару лет молодости, но не жизнь». Мама предложила денег и сказала, что ребёнка могу оставить няне и ехать в Европу «переключиться».
Она посмотрела на Лёву.
— А я не хочу его никому оставлять. И в Европу не хочу. И вообще… Я как будто проснулась. Понимаешь?
Она посмотрела на меня.
— Только проснулась уже на пепелище.
Тишина.
— И при чём тут я? — наконец спросила я.
Она охнула, как от удара.
— Я понимаю, что я — последняя, к кому вообще можно прийти. Я забрала у тебя мужа, я… — она сглотнула. — Я разрушила твою семью.
Она не оправдывалась. Констатировала.
— Но ты — единственная, кто знает, как он делает больно, — продолжила она. — Как он может улыбаться и говорить о вечной любви, а потом собирать вещи в один день.
Она сжала пальцами кружку.
— Я… не знаю, как жить, — сказала она. — Я ничего не умею. Я всю жизнь думала, что если есть папа, есть деньги, есть мужчина рядом, то всё будет. А теперь папа говорит: «Жила с ним — сама и разбирайся. Это был твой выбор». Мужика нет. Денег нет, потому что я даже подписать договор толком не могла без юриста. Работа? Какая работа…
Она глянула на меня почти с отчаянием:
— Ты выжила. Ты одна осталась. Без него. Ты как-то смогла. Научилась. У тебя… — она огляделась — …дом, еда, работа… Ты смеёшься в сторис. Ты живёшь.
Она перевела дух.
— Научи меня, — выдохнула она. — Пожалуйста.
И это «пожалуйста» прозвучало так, что я почувствовала — не ответить «да» будет жестоко не только к ней. К себе тоже.
Я могла бы встать и начать читать ей мораль.
«Вот видишь, карма вернулась».
«Не строят своё счастье на чужом несчастье».
«Сергей всегда был таким, просто ты этого не видела».
В моей голове было целое собрание народных мудростей, которыми меня кормили все девять месяцев после развода.
Но пока я смотрела на неё — не на губы с аккуратным контуром, не на сумку от известного бренда, а на то, как она прижимает к себе ребёнка — я вдруг поняла, что передо мной не воровка моего счастья.
Передо мной — ещё одна женщина, которую этот же мужчина протащил через ту же самую мясорубку.
Просто по другой траектории.
— Я тебе не психотерапевт, — сказала я. — И не коуч. И не хорошая фея.
— Мне не фея нужна, — она усмехнулась криво. — Мне нужна… инструкция. Типа: шаг один, шаг два. Как платить коммуналку, если ты никогда её не видела. Как жить в квартире, которая официально принадлежит отцу. Как работать, если ты в резюме можешь написать только «вела инстаграм салона красоты».
— А я тут при чём? — упрямо повторила я. Мне нужно было ещё хотя бы пару кругов защиты.
— Ты единственная, кто умеет жить без мужчины, — честно сказала Ксюша. — Не цепляясь за чужие деньги. Не умоляя папу или нового мужика. Самостоятельно. Я… хочу так же.
Она неожиданно улыбнулась — растерянно.
— Понимаешь, какая ирония? — спросила она. — Я думала, что забираю у тебя лучшую жизнь. А через год пришла просить у тебя хоть какие-то крохи твоего опыта.
Я молчала.
Иногда самые громкие слова внутри — это не «да» и не «нет». Это «осторожно».
Я вспомнила себя год назад: как смотрела на телефон и ждала его сообщения. Как проверяла, был ли он онлайн. Как физически болело тело, когда я понимала: нет, не позвонит.
Я вспомнила, как рыдала ночью в подушку, чтобы дочь не слышала.
Он ушёл красиво:
«Я не хочу больше врать ни тебе, ни себе. У нас всё стало привычкой… Ты найдёшь того, кто оценит тебя по-настоящему».
По-настоящему — это, наверное, было про кредитку её папы.
— Серёжа знает, что ты… у меня? — спросила я вдруг.
Ксюша кивнула.
— Я ему написала, что иду к тебе.
— И?
— Он ответил: «Сделай, как считаешь нужным». И смайлик.
Смайлик.
Этот смайлик и был, пожалуй, лучшим резюме на тему «какой он человек».
— Чего ты хочешь от меня конкретно? — спросила я.
— Поможешь найти работу? — сразу, без пауз. — Любую, от которой не хочется умереть. Поможешь понять, как планировать деньги. Как жить в съёмной квартире без истерик. Как отличать нормальных мужчин от таких, как он…
Она посмотрела на меня с мольбой.
— И ещё… — добавила она совсем тихо. — Скажи, что я не окончательно дура. Что у меня есть шанс. Хоть какой-то.
Я вздохнула.
— Дура, — честно сказала я. — Как и все мы, когда любим.
Она закрыла лицо рукой.
Вторая держала ребёнка.
— Но шанс есть, — добавила я. — Пока ты понимаешь, что так, как раньше, — больше не хочешь.
Она кивнула.
Слёзы просто текли из-под пальцев.
— Не хочу. Ни за какие деньги, ни за какие подарки. Если бы мне год назад кто-то показал, чем всё кончится…
— Я показывала, — сказала я. — Не прямо, конечно. Но когда ты приходила в нашу квартиру с бутылкой вина и смеялась над нашими старенькими стульями — я уже тогда видела, куда вы идёте.
Я вздохнула.
— Только горькая правда в том, что чужой опыт редко спасает. Пока не ударит по своей голове — не соображаем.
Она всхлипнула:
— Ударило.
Мы посидели молча.
Лёва посапывал, уткнувшись ей в грудь. Я смотрела на него и вдруг поймала себя на мысли: этот ребёнок вообще не понимает, что стал итогом такой цепочки решений, от которых тошнит. Для него мир — сейчас это мама, тёплая ткань и чей-то голос. И всё.
— Давай так, — сказала я, наконец. — Первое. У тебя есть где жить?
— Папа выделил квартиру, — ответила она. — Сказал, что пока на мне. Но это… всегда можно забрать.
— Всё, что тебе дали — могут забрать, — кивнула я. — Привыкай к мысли, что твоя настоящая опора — ты и твои руки.
— Звучит страшно, — призналась она.
— Зато честно, — пожала я плечами.
— Второе, — продолжила я. — Работа. У нас в клинике ищут администратора на ресепшен. График тяжёлый, деньги небольшие, но это старт.
Она удивлённо посмотрела на меня:
— Ты… правда?..
— Да, — сказала я. — Я не стану за тебя работать. Но я могу сказать директору, что ты адекватная. Остальное — сама.
— Спасибо… — шепнула она.
— И третье, — добавила я, глядя прямо ей в глаза. — Никогда больше не строить своё счастье на чужих руинах. Ни своё, ни чужое.
Она опустила глаза.
— Я уже заплатила, — тихо сказала она. — Сполна.
— Нет, — я покачала головой. — Заплатила — не то слово. Ты получила урок. А цена у нас у всех приблизительно одна: боль.
Мы снова замолчали.
Где-то во дворе хлопали петарды — предновогодний декабрь, праздники уже дышали в окно. Кто-то закупал шампанское, мандарины, боа и блёстки. А мы сидели на моей кухне, две женщины, которых однажды выбрал один и тот же мужчина. И так же легко обеих оставил.
— Алина… — вдруг сказала Ксюша. — Если честно, я всё это время тебя ненавидела.
— Взаимно, — не стала врать я.
— Я думала, ты… — она закусила губу. — Скучная, занудная, безвкусная. Что ты его не ценишь. Что я буду лучше.
Она всхлипнула.
— А теперь смотрю на тебя… и понимаю, что лучше хотела быть не для него. Для себя. Но почему-то выбрала путь через чужую жизнь.
— Потому что так проще, — пожала я плечами. — Воровать проще, чем строить. До первого суда совести.
Она улыбнулась сквозь слёзы.
— Спасибо, что… не выгнала, — прошептала она.
Я посмотрела на неё, на Лёву, на их смешную пару — она, с размазанной тушью, и он, с носом-пуговкой.
— Я выгнала его, — сказала я. — Этого достаточно.
Когда они ушли, в квартире стало очень тихо.
Я перемыла кружки, подмела пол, выключила свет на кухне и села в гостиной.
В телефоне мигало сообщение — от Сергея. Старое, годичной давности.
«Ты сильная, Алиса, ты справишься. Не держи на меня зла».
Я стерла его.
Не потому что простила.
Потому что больше не хотела хранить в памяти человека, для которого женщины — это просто станции по маршруту его эгоизма.
Открыла мессенджер.
Написала директору:
«Есть кандидат на ресепшен. Девочка сложная, но голова на месте. Возьмём?»
Через минуту пришло:
«Если ты берёшься обучать — возьмём».
Я усмехнулась.
В зеркале напротив мелькнул мой собственный взгляд. Не отбитый, не сломанный. Просто чуть более усталый, чем пять лет назад. Но уже точно не пустой.
Дочь богатых родителей увела моего мужа.
Через год пришла ко мне с ребёнком и мольбой о помощи.
И самое странное — помогая ей, я словно ещё раз помогла себе той, прошлой, которая думала, что после ухода мужа жизнь кончилась.
Нет.
Жизнь просто поменяла декорации и вывела на сцену новых персонажей.
И пока у тебя хватает сил открыть дверь не только в квартиру, но и в новую главу —
ты жива.
