— Ну скажи честно, я у неё поперёк горла стою? — Ирина хлопнула дверцей шкафа с такой силой, что фарфор внутри встревоженно задребезжал. — Или мне уже самоотвод просить, как присяжному, не выдержавшему шквала давления?
— Ирин, ну что опять за волынка? — Максим развёл руками, делая вид, что совершенно не понимает, о чём речь. Хотя, если быть откровенной, непонимающим он стал примерно через год после свадьбы.
— Это я волыню? Да это она каждый день концерт устраивает! Сегодня, например, явилась с пирогом, который ты, слава богу, терпеть не можешь. Опять тапки у порога переставила и заявила, что у нас в доме «дышать нечем, окна заляпаны». На дворе февраль, Макс! Февраль, понимаешь? Сосульки, как ледяные кинжалы, свисают. Кто полезет их мыть?
— Мамка просто беспокоится… — пробормотал он, пряча взгляд. — Она так свою заботу проявляет.
— Заботу? Да от её заботы скоро впору удавиться! Особенно после её сегодняшнего вопроса на кухне: «А ты вообще собираешься детей рожать, с такими-то руками?» Боюсь, как бы от этой самой заботы не захлебнуться прямо в кухонной раковине.
Максим сел за стол, заёрзал, словно под ним не табуретка, а муравейник. Помолчал и тихо, почти виновато, произнёс:
— Она переживает, что я себя потерял…
— А-а-а, ну конечно! Женился и в тумане растворился. А до этого ты кто был? Супермен?
— Ну не ерничай, Ирин. Ты же знаешь, какие у неё тараканы в голове поселились. Женщина должна быть тихой, скромной, домашней…
— А мужчина, значит, до седых волос мамочку слушаться должен, да?
Он промолчал. Сглотнул и уставился в свой телефон, как утопающий на спасательный круг.
Ирина вытерла руки о полотенце, сорвала с крючка ключи и, уже из дверного проёма, бросила:
— Ушла в магазин. За «мягкостью и скромностью». Может, скидки какие найдутся.
На улице было по-февральски серо, промозгло и тоскливо. Такая погода, когда даже самые стойкие дворники впадают в уныние. Ирина шла быстро, нарочито громко шлёпая по лужам, словно впечатывая в асфальт всю накипевшую за последние месяцы обиду. Особенно свежую, вчерашнюю — когда Елена Петровна (никаких «мама Лен», теперь только по паспорту) на весь коридор объявила, что «женщина, не умеющая жарить котлеты — это не жена, а недоразумение».
Нестерпимо захотелось позвонить брату. Просто услышать голос нормального человека. Без «котлет», «родового проклятия мужа» и навязчивых советов по фэн-шую сковородок.
— Чё ты такая взвинченная? — голос Алексея, как всегда, бодрый и жизнерадостный. — У тебя там опять боевые действия с роднёй?
— Лёш, это не я воюю. Это меня вовлекают. Как телёнка за верёвку в мясной отдел, и тычут пальцем: «Бери вот эту вырезку, Иринушка. С косточкой». Представляешь, она меня вчера в магазине узнала и решила, что имеет право корректировать мой выбор мяса.
— Стой, а она теперь что, у вас поселилась?
— Нет. Хуже. Она теперь к нам ходит, как к себе домой. Хотя, по какой-то злой иронии судьбы, это вообще-то мой дом. И твой, между прочим.
Алексей молчал. Потом выдохнул:
— Я через три дня в Москве. В командировку. Остановлюсь у вас. Адрес я помню смутно — ты же всё оформляла на себя тогда.
— Не просто оформляла, а выбивала потом. Потому что наш гениальный юрист, то есть ты, сказал: «Зачем брать ипотеку на двоих, если ты там жить будешь». Помнишь?
— Да, помню. И я рад, что ты там живёшь. Но вот понаехавшая свекровь в мои планы никак не входила.
— Угу. В твоих планах была светлая и уютная квартира, в которой я, счастливая, буду жить одна. Ну так вот, вся эта идиллия полетела в тартарары. Потому что теперь здесь хозяйничает королева тушёной моркови.
Они засмеялись. В голос. Так, как давно не смеялись. Смех, окрашенный горечью отчаяния, но, по крайней мере, без привкуса котлет.
На следующий день Максим вернулся домой раньше обычного. Вид у него был встревоженный, словно его вызвал к себе сам директор. Ирина, прекрасно зная, что в жизни Макса директор — это его маменька, сразу насторожилась.
— Мама сегодня звонила, — сказал он, опускаясь на стул. — Говорит, обиделась. Мол, ты ей дверь не открыла, не поздоровалась толком. И вообще… её совершенно взбесило то, как ты живёшь.
— А её устраивает, как она живёт? Может, и мне начать её поучать?
— Да не надо, Ирин. Она женщина в возрасте…
— Ей всего 58 лет! — Ирина стукнула кулаком по столу. — У неё маникюр круче моего. И память великолепная — она помнит, кто с кем развёлся в 2001-м и в какой цвет были покрашены скамейки у соседнего подъезда в 83-м. Она не старая, она просто до безумия занята. Мной.
— Ладно, давай не будем ссориться, — Максим встал. — Она придёт завтра. Сказала, пирог испекла. С мясом. Как ты любишь.
— Я не ем мясо с прошлого сентября, если ты вдруг запамятовал. Я тебе ещё тогда говорила, на том званом ужине помнишь? Ты тогда ещё отмахнулся: «Да, да, конечно, Ира в своём пп-забеге», и потом втихаря сожрал мои овощные шашлычки.
— Просто… ей нравится, когда всё идёт по-старому. Когда сын ест мясо, жена носит юбки, а в квартире неуловимо пахнет хлоркой.
— Пусть тогда вернёт сына в шестой класс, а меня заменит на Катю из бухгалтерии — она, говорят, даже борщ с яйцами варить умеет.
Максим не выдержал. Резко вскочил.
— Да хватит тебе! Ты из всего трагедию раздуваешь. Мама просто хочет быть полезной.
— Тогда пусть заведёт кота. Или дачу. Или мужа. Только не меня!
Он с грохотом выбежал из квартиры. А Ирина осталась одна — в звенящей тишине, нарушаемой лишь недовольным ворчанием холодильника, напоминающим брюзжание старого зэка.
На следующее утро Ирину разбудил дразнящий запах пирога. Жирный, чесночный, до боли знакомый. Запах из детства, который обычно вызывал чувство уюта, теперь же от него становилось дурно.
В гостиной, на диване, словно так и надо, восседала Елена Петровна. В неизменной шерстяной кофте и с видом, будто приехала с плановой ревизией.
— А я ключик заранее сделала. Удобно же. Чтобы вас не дёргать лишний раз.
— Да, очень удобно, — пробормотала Ирина, натягивая халат. — Прямо как на военном полигоне. Зашёл, оценил, ушёл.
— Ты устало выглядишь, Ирина. Может, тебе витамины попить?
— Может, вам антидепрессант?
— Ой, какая ты у нас остренькая стала. Это хорошо. Значит, есть характер. А то я переживала.
— Не стоит, — Ирина распахнула окно настежь. — Всё в порядке. Просто дышать становится трудно, когда в твоём жилище вдруг появляется кто-то чужой.
— В твоём? — прищурилась Елена Петровна. — Насколько я помню, ипотеку за эту квартиру выплачивал Максим.
— Выплачивал, — спокойно кивнула Ирина, — только не за эту. А за свою первую квартиру, с первой женой. А эту мы с братом купили.
Елена Петровна замерла. Словно ледяной водой окатили. Потом выдавила кривую улыбку:
— Ну, у вас там в семье всё как-то чересчур запутанно.
— Не беспокойтесь. Через три дня брат приедет — распутает. Он у нас порядок любит.
Она ускользнула из кухни, оставив свекровь наедине с пирогом, лежащим сиротливо на тарелке, и лицом, искажённым странной гримасой — злая обида танцевала в нём вперемешку с испугом и лихорадочной попыткой что-то подсчитать в уме.
Суббота. 10:42 утра.
На кухне витал густой аромат горелых сырников, перемешанный с терпким запахом затаённых нервов. Ирина отчаянно пыталась сохранить видимость спокойствия, но сырники предательски чернели на глазах, словно вторя её лопающемуся терпению.
— Ну, я же говорила, — елейно прозвучал знакомый голос с порога, словно плеснул маслом в огонь. — Керамическая сковородка — это для инстаграмных фифочек, а не для нормальной готовки. На ней только фотографии жарить, а не еду.
Елена Петровна возвышалась в дверном проёме, словно прокурор, явившийся с внезапной проверкой, — увешанная неподъёмным мешком овощей, подозрительной авоськой с неясным содержимым и лицом человека, обречённого в очередной раз спасать мир.
— Здравствуйте, Елена Петровна, — сквозь зубы процедила Ирина, чувствуя, как щёки предательски заливаются краской. — Мы, кажется, договаривались, что вы хотя бы позвоните перед визитом.
— А если бы я позвонила, ты бы всё быстренько подмела, окна натёрла, пыль с антресолей смахнула и прикинулась бы святой невинностью. Нет уж, надо врасплох, чтобы видеть неприкрытую правду жизни.
— Неприкрытая правда жизни — это ваше вторжение в мою квартиру без приглашения. Или в нашу, если вам так больше нравится, — с ледяным спокойствием парировала Ирина, нервно переворачивая обугленный сырник.
Максим, как всегда, растворился в воздухе. Словно по мановению волшебной палочки: стоило появиться матери — и муж испарялся. Казалось, в шкафу затаился портал в Нарнию, куда он сигал с быстротой молнии, лишь бы избежать неминуемого «женского столкновения».
— И где этот твой? — Елена Петровна презрительно кивнула в сторону спальни. — На работе, что ли?
— В ванной. Приходит в себя после увиденного.
— От какого ещё увиденного?
— От созерцания кулинарных шедевров, — сухо отрезала Ирина.
— Сама-то хоть пробовала эту гадость? Я тут пирожков напекла. Нормальных. С печенью. Мужик должен мясо есть, а не вот это твое… — она ткнула пальцем в сковородку, где сырники уже практически превратились в угольки.
— Максим вообще не ест печень, — резко оборвала её Ирина, отшвыривая сковородку на дальний угол плиты. — У него аллергия.
— Аллергия на заботу у него от тебя, — проворчала Елена Петровна, извлекая из авоськи душистые пирожки. — Вот, попробуй. Вспомнишь, как должна готовить настоящая жена.
В этот момент настоящая жена мысленно молила о разводе или, на худой конец, о метеорите, который обрушится прямо на этот злополучный кухонный стол. Но вместо этого она просто рухнула на табурет и уставилась невидящим взглядом в окно.
— Послушайте, Елена Петровна. Мне кажется, вы слегка перегибаете палку. Вы не просто являетесь без предупреждения — вы ведёте себя так, будто я тут квартирантка. Как будто это не мой дом.
— А ты и есть здесь квартирантка, — неожиданно прозвучал голос Максима, словно удар грома среди ясного неба.
Он стоял в дверях, мокрый, с небрежно накинутым на плечи полотенцем, словно обиженный турецкий султан в хаммаме. И смотрел каким-то затравленным взглядом, словно услышал больше, чем ему было положено.
— То есть… что ты сейчас сказал? — медленно переспросила Ирина, чувствуя, как табурет под ней превращается в ложе из иголок.
— Я имею в виду, — Максим нервно почесал затылок, избегая её взгляда, — ты живёшь тут со мной, а квартира-то… ну, она…
— Она АЛЕКСЕЯ! — словно выстрел прозвучал голос от входной двери.
Алексей триумфально ворвался в кухню, словно супергерой на пенсии: в потёртой кожаной куртке, с неизменной сумкой через плечо и лицом, на котором крупными буквами было написано «Сейчас начнётся самое интересное».
— О, как раз вовремя, — Ирина медленно поднялась, стараясь сохранить остатки самообладания. — Объясни, пожалуйста, кто кому и где здесь временно проживающий.
— Да я только из такси вылез, — отмахнулся Алексей, скидывая ботинки и проходя в кухню. — Здрасьте, Елена Петровна. Рад видеть вас, как всегда. Особенно когда вы вмешиваетесь в чужие дела со своим фирменным «знаю, как лучше».
— А вы, молодой человек, сначала научитесь вести себя прилично, а потом рот открывайте в присутствии старших, — метнула в него молнию свекровь.
— Я-то как раз веду себя вполне прилично. Настолько, что плачу налоги, заправляю постель по утрам и… владею половиной этой квартиры. А вторая половина — у Ирины. Документы при себе, если надо предъявить. Или поверите на слово?
Елена Петровна заметно побледнела. Видимо, перспектива разглагольствовать о «временном» статусе невестки на чужой территории оказалась не такой уж и привлекательной.
— Так… это же вы в прошлом году эту сделку провернули?
— Да, я. Покупал через нотариуса. Всё абсолютно законно. Вот скан договора. Можем распечатать.
— Максим, — прошептала она, не отрывая взгляда от сына. — Ты знал?
— Я думал… ну… — он беспомощно смахнул полотенце с головы и теперь напоминал школьника, пойманного с поличным и пытающегося скрыть шпаргалку. — Я думал, это временно. Ну пока… пока мы не купим своё…
— То есть ты прекрасно знал, что живёшь на территории жены и её брата. Но при этом с превеликим удовольствием позволял своей мамочке самоутверждаться за её счёт, превращая её в кухарку на побегушках? — голос Алексея был холоден, как лёд.
Максим не проронил ни слова.
— Всё ясно, — кивнула Ирина, стараясь сдержать подступающие слёзы. — Мама сказала — ты промолчал. Мы ведь семья, да?
— Я просто не хотел конфликта…
— А получил полноценный спектакль в трёх действиях, — отрезала она, с трудом сдерживая дрожь в голосе.
Елена Петровна так и не присела. Она стояла, выпрямившись, будто надеялась, что если достаточно долго смотреть в окно, то можно чудесным образом телепортироваться домой.
— Хорошо, — наконец произнесла она, собрав остатки самообладания. — Раз всё так обернулось… то мне здесь действительно нечего делать. Максим, я поехала к себе. Когда соскучишься — приезжай. Но без этих… представлений.
— До свидания, Елена Петровна, — чётко произнесла Ирина, не утруждая себя попытками скрыть сарказм. — Заходите как-нибудь… в другой жизни.
Дверь с грохотом захлопнулась. Следом хлопнула ещё раз — Максим молча выскользнул вслед за матерью, даже не удостоив Ирину прощальным взглядом.
На кухне остались трое: Ирина, Алексей и злополучные подгоревшие сырники.
— Всё это, конечно, просто ужасно, — пробормотал брат, стараясь разрядить обстановку. — Но, знаешь, сырники на удивление вкусные.
— Я тебя сейчас придушу, — хмыкнула Ирина, с трудом сдерживая истерический смех. — Но чуть позже.
— Я тут задержусь недели на три. Как думаешь, где тут можно втиснуть раскладушку?
Она улыбнулась. Впервые за долгое время — искренне и без натяжки.
Три недели спустя. Воскресенье. 19:17.
В квартире витал аппетитный аромат свежеиспечённой пиццы, пряного базилика и свободы. Алексей вальяжно развалился на диване, небрежно нажимая левой ногой кнопку плей на пульте от телевизора, а правой со знанием дела щёлкал семечки, рассыпая шелуху вокруг себя. Он гостил у Ирины почти месяц, и если поначалу она была готова выставить его за дверь уже на третий день, то к двадцать пятому начала всерьёз подумывать о том, чтобы прописать его здесь навсегда.
— Лёш, ты можешь хотя бы раз в жизни сделать что-нибудь в этом доме не ногой? — с улыбкой поинтересовалась Ирина, ставя на стол два изящных бокала. — Или ты теперь у нас часть интерьера?
— Я гармонично дополняю обстановку, — важно произнёс он, надувая щёки. — Создаю идеальный баланс между фэншуй и моей любимой жопой на диване.
Ирина не выдержала и рассмеялась. Впервые за долгое время её не раздражал этот творческий беспорядок, его небрежно брошенные на батарею халатные тапки и даже наглое пятно от кетчупа на подлокотнике дивана. В квартире словно поселилось тепло — настоящее, душевное, не натянутое.
С тех пор как ушёл Максим, в доме стало… тихо. Даже слишком. Он так и не вернулся. Ни через день, ни через два. Лишь однажды прислал короткое сообщение:
«Дай мне время. Не знаю, чего хочу. Пока побуду с мамой».
Она не ответила. Не потому, что не знала, что ему сказать, а потому, что всё уже было сказано за него — безмолвным отрешением. Когда мужчина убегает к маме, чтобы «подумать», это не минутная пауза в отношениях. Это финальные титры.
— Завтра уезжаю, — вдруг сказал Алексей, отрывая её от грустных мыслей. — На этой неделе — назначена сделка.
— Какая сделка? — она села рядом с ним на диван, заинтересованно глядя на брата.
— Продажа квартиры. Нашей, старой. Той, где мы с тобой выросли. Всё. Конец эпохи.
— Ты уверен, что готов к этому?
Он молча кивнул. Затем поднялся, подошёл к рюкзаку, валявшемуся в углу комнаты, и вытащил оттуда тонкую папку с какими-то бумагами.
— Вот. Чек. Половина суммы — твоя. Как и договаривались.
— Лёш, ты…
— Я не герой. Просто поступаю как взрослый человек. А тебе давно пора начать всё с чистого листа. Без мамочек, без свекровей, без Максима.
— И без мужчин?
— Ну… тут уж как повезёт, — усмехнулся он, пожимая плечами.
Ирина посмотрела на чек, лежащий у неё в руках. Бесконечное количество нулей на нём одновременно пугало и притягивало взгляд. Это был не просто кусок бумаги — это был символ: ей не просто дали деньги — ей вернули контроль. Над своей жизнью. Над самой собой. Над собственным будущим.
Понедельник. 08:42 утра.
Максим возник в дверях, словно и не уходил никуда. В одной руке — потрёпанный чемодан, в другой — криво перевязанный ленточкой торт. Выглядел он растерянным и жалким: в глазах плескалась странная смесь вины, надежды и страха.
— Привет, — выдохнул он, запинаясь на каждом слове. — Я… всё обдумал. Мама… ну, ты же знаешь её. Я понял, что она разрушает всё вокруг. Я хочу начать всё сначала. С тобой.
Ирина стояла у зеркала в прихожей, заканчивая свой утренний макияж. Она только что нанесла тушь на ресницы и небрежно завязывала шёлковый платок на шее. Впервые за долгое время — она собиралась как на свидание.
— Ты опоздал, — тихо, но твёрдо сказала она, не поворачиваясь к нему лицом.
— Как это — опоздал? Мы же… — он неуклюже поставил торт на пол. — Я же… Я хочу, чтобы всё было, как прежде.
— А я — нет.
— Ир…
— Знаешь, сколько раз ты говорил мне «потом»? Потом скажу маме, потом купим свою квартиру, потом всё как-нибудь наладится. Но ты всегда выбирал не меня. А свой комфорт. И мамино одобрение.
Он молчал, опустив голову.
— А я устала быть чужой в собственном доме. Устала постоянно оправдываться, терпеть, жить в ожидании этого призрачного «потом». — Ирина неспеша направилась к двери, стараясь говорить как можно спокойнее. — Я еду к нотариусу. Алексей продаёт нашу старую квартиру. А я начинаю новую жизнь. Одна. Без тебя.
— А торт? — растерянно спросил он, глядя на неё снизу вверх.
— Оставь. Поставь рядом со своей совестью.
Она решительно вышла из квартиры, захлопнув за собой дверь.
Понедельник. 10:00 утра. Уютная кофейня неподалёку от нотариальной конторы.
Ирина сидела у окна, с наслаждением вдыхая аромат свежесваренного кофе. Перед ней стояла чашка дымящегося капучино, на столе лежала аккуратная папка с документами. Алексей, как всегда, опаздывал. За соседним столиком беззаботно смеялась влюблённая парочка, а в углу пожилая женщина копалась в своей бездонной сумке, пытаясь отыскать очки. Всё вокруг было живым. Настоящим. Не «как в кино». Просто — своим.
Внезапно завибрировал телефон, лежащий на столе.
Пришло сообщение от Максима: «Я всё понял. Желаю тебе удачи. Прости».
Она не ответила.
— Ого, — Алексей стремительно ворвался в кофейню, запыхавшись. — Ты ни за что не поверишь, что со мной приключилось по дороге сюда!
— Только если тебя похитили инопланетяне и заставили подписать какой-нибудь кабальный договор.
— Практически так и было, — усмехнулся он, поправляя очки. — Но, в конце концов, я всё подписал. Деньги будут на твоём счёту через два дня.
Ирина сделала глубокий глоток ароматного кофе. Потом ещё один. И вдруг, совершенно неожиданно для самой себя, вдруг звонко засмеялась.
— Что случилось? — удивлённо спросил Алексей, глядя на неё во все глаза.
— А ты ведь и правда — самый лучший из всех мужчин, что были в моей жизни.
— Ещё бы! Потому что я тебе не муж. И слава богу, не живу с тобой в одной квартире.
— Золотые слова! — воскликнула она. — И слава богу!
Позже. Вечер. Родной дом.
Она стояла у окна, глядя на город, окутанный пеленой мелкого моросящего дождя. На кухне тихонько посапывал закипающий чайник. В комнате было по-домашнему уютно и спокойно. Без вычурного пафоса. Без нервного напряжения. И, конечно же, без подгоревших сырников.
Новая жизнь не началась с оглушительных фейерверков и громких салютов. В её жизни не случилось всепоглощающей любви с первого взгляда, и на пороге не появился сказочный принц на белом коне. Но произошло самое главное — она выбралась.
Из омута бесконечных тревог. Из болезненной зависимости. Из навязанных чужих ожиданий.
В свой собственный, долгожданный мир.
Где тишина — это больше не зловещая угроза.
А долгожданная свобода — это вовсе не тоскливое одиночество.
И в этой тишине — было всё.
Абсолютно всё, что ей сейчас было нужно для полного и безоговорочного счастья.
