В ветеринарной клинике, где я работала администратором, всегда пахло антисептиком, собачьими лакомствами и человеческими слезами: радостными — когда питомец шёл на поправку. А горькими — когда уже ничего нельзя было сделать. За восемь лет работы я научилась различать эти запахи с закрытыми глазами.
Вика приводила к нам своего шпица Джойс каждые три месяца: на стрижку когтей, чистку зубов, плановый осмотр. Маленький рыжий комочек с умными глазами-бусинками и вечно торчащими ушками. Джойс была не просто собакой. Она была последним подарком от отца Вики, который умер от инфаркта три года назад, в один миг, не успев даже попрощаться.
— Папа хотел, чтобы Мишка научился ответственности, — говорила Вика, пока я оформляла документы на приём. — Сыну тогда было пять лет. Теперь ему восемь, и Джойс для него — это всё. Сестра, друг, няня в одном лице.
Вика была невысокой женщиной с усталыми глазами и крепкими руками. Она много работала, чтобы поднять сына. Был ещё её муж, Игорь. Тихий, неприметный бухгалтер с вечно обиженным выражением лица. И его отец, Виктор Степанович.
Виктор Степанович был из тех людей, что считают весь мир должным им по факту существования. Бывший военный, в отставке уже пятнадцать лет, но выправка и привычка командовать остались. Высокий, крупный мужчина с седой щетиной и тяжёлым взглядом. В их доме он был законом, судом и прокурором в одном лице.
Проблема началась внезапно, как обычно и бывает с настоящими бедами. В один из дождливых апрельских вечеров Вика вбежала в клинику без записи, вся в слезах, с распухшим лицом.
— Помогите, пожалуйста. Осмотрите мою собаку. Она несколько дней жила в плохих условиях.
Я усадила её, принесла воды. История, которую она мне рассказала между всхлипываниями, была одновременно банальной и чудовищной.
Утром Вика ушла на работу, Мишка в школу пошел, Игорь — в офис. Дома остался только Виктор Степанович, который жил с ними уже два года, с тех пор как похоронил жену. Джойс остался в квартире, как обычно. У него была своя лежанка, миски, игрушки. Мишка перед школой, как всегда, крепко обнял его и прошептал: «Жди меня, Джойсик».
Вечером, когда все вернулись, собаки не было. Просто не было. Лежанка пустая, еда нетронутая. Вика кинулась к свёкру:
— Виктор Степанович, где Джойс?
Он сидел в кресле перед телевизором, спокойно пил чай. Даже не поднял головы.
— Отдал.
— Как… отдал?
— Знакомому на дачу. Мне надоела эта шавка. Везде шерсть от него, лает по ночам. Человеку нужна была собака для охраны. Я и отдал. Там ему лучше будет, на свежем воздухе.
Вика не поверила своим ушам. Мишка, стоявший рядом, побелел как мел.
— Папа, это… это не твоя собака! Это Мишкина! Это память о моём отце!
Виктор Степанович наконец соизволил повернуть голову. В его глазах не было ни капли раскаяния. Только раздражение.
— Я здесь старший в этом доме. Что захотел, то и сделал. И хватит здесь этому мальчишке на нашу шею садиться. Вырастет неженкой с этой моськой. Ему мужиком быть надо, а не с болонками возиться.
— Джойс — шпиц, а не болонка! — закричала Вика. — Верните его! Немедленно!
— Не ори на меня! — рявкнул Виктор Степанович, вставая во весь рост. — Знай своё место, женщина!
В этот момент вошёл Игорь. Увидел плачущего сына, красную от ярости жену, грозного отца.
— Что случилось?
— Игорь! Твой отец отдал Джойс! Отдал без моего согласия, без Мишкиного! Это же подарок моего отца! Это же воровство получается!
Игорь помялся, посмотрел на отца, потом на жену.
— Ну… папа же не со зла. Наверное, правда, собаке на даче лучше. Там места больше будет…
Вика смотрела на мужа, и в тот момент что-то в ней окончательно сломалось. Она поняла, что этот человек никогда не встанет на её сторону. Никогда не защитит ни её, ни их сына. Он навсегда останется маленьким мальчиком перед грозным папой.
Мишка разрыдался и убежал в свою комнату. Вика провела всю ночь, обзванивая приюты, полицию, публикуя объявления. Виктор Степанович наотрез отказался говорить, кому именно он отдал собаку. «Не твоё дело», — повторял он с каменным лицом.
Прошла неделя. Мишка почти не ел, не спал, всё время плакал. Вика похудела на пять килограммов. Игорь делал вид, что ничего особенного не происходит, и просил «не раздувать проблему».
Но Вика не сдавалась. Она пошла в полицию и написала заявление о краже. Да, именно о краже, ведь собака — это имущество по закону. Джойс был оформлен на Мишку, с ветеринарным паспортом, чипом, всеми документами. Виктор Степанович не имел права распоряжаться чужой собственностью.
Когда участковый пришёл для разбирательства, Виктор Степанович сначала попытался взять его «на понт».
— Да вы что, молодой человек? Какая кража? Это семейное дело! Я дед, имею право!
— Вы не имеете права распоряжаться имуществом, оформленным на другого человека, — спокойно ответил участковый, листая документы. — Собака зарегистрирована на несовершеннолетнего ребёнка. Вы её отдали без согласия законного представителя. Это правонарушение. Где сейчас находится собака?
Тут уверенность Виктора Степановича дала трещину. Он заметно сник, лицо стало серым.
— Я… я пошутил. Он у меня на даче. Я его туда отвёз, хотел отдать, но передумал. Просто хотел проучить их, показать, кто здесь главный…
— Говорите адрес дачи и немедленно.
В тот же день Вика с участковым поехали на дачу Виктора Степановича, о существовании которой она даже не подозревала. Оказалось, у него был небольшой участок в пятидесяти километрах от города. Там, в холодном сарае, без воды и нормальной еды, на грязной тряпке сидел Джойс. Худой, дрожащий, с потухшими глазами. Когда он увидела Вику, то даже не смог залаять, только тихо заскулила.
Вика взяла его на руки, и собачка уткнулась мордочкой ей в шею, дрожа всем телом. Слёзы катились по лицу Вики, но она их не вытирала. Она просто держала Джойс и шептала: «Всё хорошо, всё хорошо, мальчик мой».
Ветеринар потом сказал, что ещё неделя, и собака могла не выжить. Истощение, обезвоживание, стресс. Джойс попал на капельницы, Мишка не отходил от неё ни на шаг, сидел рядом с переноской в клинике и терпеливо ждал.
Виктор Степанович получил административный штраф за жестокое обращение с животными. Человек, привыкший командовать, получил официальное наказание. Его вызывали в участок, с ним говорили, как с правонарушителем. Для него это было хуже тюрьмы.
Но самое главное случилось дома. Когда Вика вернулась с Джойс, Игорь вместо радости набросился на неё с претензиями.
— Ты что творишь?! Ты моего отца в полицию сдала! За собаку! За дурацкую собачонку!
Он кричал, размахивал руками. Мишка, сидевший на полу рядом с Джойс, смотрел на отца широко открытыми глазами. И вдруг, впервые за восемь лет, сказал тихо, но твёрдо:
— Уходи, папа. Ты плохой.
Игорь замер.
— Что?
— Ты плохой папа. Дедушка тоже плохой. Уходите от нас. Мне нужны только мама и Джойс.
Тишина повисла тяжёлая, звенящая. Вика посмотрела на сына, потом на мужа. И вдруг рассмеялась.
— Мишка прав. Собирайте вещи. Оба. Это квартира моего отца, он оставил её мне. Вы здесь больше не живёте.
Игорь открыл рот, но слов не нашлось. Виктор Степанович вышел из своей комнаты, попытался было что-то сказать, но Вика остановила его жестом.
— Молчите. Вы истязали беззащитное животное. Вы довели ребёнка до нервного срыва. Вы показали, что для вас власть важнее человечности. У вас есть два часа, и чтобы я больше вас здесь не видела.
Они ушли и начали снимать комнату. Через месяц Вика подала на развод. Игорь не сопротивлялся, только просил «не выносить сор из избы» и «не портить ему репутацию».
Джойс выкарабкался. Шерсть снова стала пушистой, глаза заблестели. Он спал теперь только в комнате Мишки, на его кровати, и просыпался, если мальчик даже тихо всхлипывал во сне. Тогда он подползал ближе, тыкался холодным носом в щёку, и Мишка обнимал его, и успокаивался.
***
Я видела их недавно: Вика зашла на плановый осмотр. Мишка вырос, стал серьёзнее, но когда гладил Джойс, в его глазах появлялась прежняя детская нежность. Вика выглядела моложе, легче. Усталость из глаз ушла, появился блеск.
— Знаешь, — сказала она мне, пока доктор осматривал собаку, — я раньше думала, что семья — это когда прощаешь всё. Терпишь, молчишь, сглаживаешь углы. А потом поняла: семья — это когда защищают. Когда встают рядом, а не прячутся за спину. Когда голос ребёнка важнее амбиций старика.
Джойс тявкнул, радостно виляя хвостом. Мишка рассмеялся. И в этом смехе было столько света, что вся клиника, казалось, стала ярче.
А Виктор Степанович, говорят, всё ещё ходит по бывшим соседям, жалуется на неблагодарную невестку, что выгнала его из дома из-за «пустяка». Но его почти никто не слушает.
