— Да сколько можно, Лиля?! — Матвей вылетел из комнаты так резко, будто его кто-то швырнул. — Твоя мать бы меня уже сто раз прибила за такое поведение!
— А твоя бы меня уже выселила, — парировала Лиля, даже не повернувшись к нему. — Минуточку… так она и делает.
— Вот опять ты начинаешь! — Он метался по кухне, хлопал дверцей холодильника, как будто внутри были ответы на все его семейные беды.
Из-за стола поднялась Валентина Петровна, резко, как пружина.
— Я не понимаю, откуда в тебе такая неблагодарность. — Голос резкий, словно холодный металлический шпатель по стеклу. — Я вам тут хозяйство держу, а ты на меня кричишь перед мужем!
Лиля медленно повернулась. И посмотрела прямо в глаза свекрови, без страха, без дрожи, просто устало.
— Я сегодня на тебя пока что ни разу не кричала, — спокойно ответила она. — Пока что.
— Вот видишь, Матвей? — свекровь ткнула пальцем в сторону Лили. — Вот её отношение! Неуважение полное!
— Ма-а-ам, — Матвей потер виски, как будто мог стереть всё происходящее одним движением. — Давайте без сцены…
— Без сцены?! — Лиля резко дернула плечом. — Какая сцена? Ты слышал, что она мне сказала в шесть утра?
— Не начинай…
— «Ты, Лиля, спишь как барыня, хозяйки так не спят!» — передразнила она жёстко. — Да я работаю, между прочим, чтобы у нас деньги были, а не только мамины замечания!
— Никто не говорил, что ты не работаешь, — огрызнулся Матвей, хотя было видно — ему неприятно, что она повторяет слова матери.
— Ты молчал, когда она говорила, что я толстею! — Лиля ткнула пальцем в свой бок. — Когда лезла в мою тарелку, в мои вещи, в мою спальню!
Валентина Петровна вздохнула так громко, как будто тащила на себе бетонную плиту.
— Я всего лишь хотела порядок навести… У вас же всё валится из рук. У женщины должны быть приоритеты.
Лиля замерла на секунду, потом коротко хмыкнула:
— Ага. Приоритеты — слушать тиранию в халате.
Матвей вздрогнул:
— Ну хватит, Лиль! Ты что, специально её провоцируешь?
— Я?! — Лиля вскинула руки. — Ты вообще слышишь себя? Я работаю, я тяну половину расходов, я готовлю, убираю, в то время как твоя мама командует всеми, как начальник цеха!
— Да если бы не она…
— ТАК! — перебила Лиля, голос стал хриплым от напряжения. — Давай без «если бы». Знаешь, почему я сегодня молчать не собираюсь?
Она достала телефон и положила на стол.
— Потому что у меня новости. Большие.
Тишина упала так резко, будто кто-то выключил звук в комнате.
Матвей моргнул:
— Какие ещё новости?
— Документы готовы, — сказала Лиля. — Я оформила наследство.
Валентина Петровна напряглась, будто собиралась броситься в бой.
— Какое наследство?
— Бабушкина дача. Теперь официально моя.
Три секунды тишины. Потом — взрыв.
— ЧТО?! — свекровь ударила ладонью по столу. — Эта дача должна была достаться Матвею! Там прошло наше детство!
— Наше? — Лиля подняла бровь. — Моё детство прошло на пятом этаже в панельке без лифта. А вот бабушка решила по-другому. Она завещала её мне.
Матвей открыл рот, закрыл, снова открыл.
— Лиль… ну… может… давай не резко? Эмоции…
— Нет, Матвей. Там не эмоции. Там подписи и печати.
Свекровь сделала шаг вперёд, будто собиралась закрыть собой выход:
— Ты не понимаешь, что делаешь. Это семейная вещь. Это память. Это история.
— Это имущество, — холодно поправила Лиля. — Моё.
— Ты хочешь сказать, — прошипела свекровь, — что собираешься её продать?!
Лиля кивнула:
— Да.
— И куда ты денешься потом? В сарай жить будешь? Или на съёмной? Или хочешь сказать…
— Хочу. — Лиля скрестила руки. — Я куплю свою квартиру. И перееду.
Матвей вскинул голову так резко, будто его ударили.
— Подожди… То есть как — переедешь?!
— Вот так.
Это решение созрело давно. Просто теперь оно обрело конкретную форму.
— Лиль… — Матвей подошёл ближе, lowering voice. — Не горячись. Мама же временно… пока ремонт…
Лиля усмехнулась, сдавленно, почти больно:
— Ага, «временно». Как менингит. Уже третью неделю. И ты веришь, что она съедет?
— Конечно съедет! — вмешалась свекровь. — Как только там высохнет штукатурка.
— Она там уже две недели как высохла, — Лиля посмотрела ей в глаза. — А вы всё у нас живёте.
Секунда тишины.
Матвей дернулся:
— Лиля… Ты… Ты бы могла хотя бы обсудить со мной продажу…
— А что обсуждать? — Лиля пожала плечами. — Ты всегда выбираешь маму. Вот и обсуди с ней.
Он покраснел, но вида сделал, что держится:
— Это несправедливо…
— Несправедливо — это когда жена живёт, как квартирантка в доме мужа и его матери, — отрезала она.
Свекровь ударила кулаком в воздух:
— Да ты… Да я… Да если бы мой муж меня так не уважал…
— Так он и не уважал, — тихо сказала Лиля. — Ты мне сама рассказывала.
Валентина Петровна дернулась, как будто её ударили током.
Матвей резко вмешался:
— Всё! Хватит! Лиля, мы не будем продавать дачу.
— Мы? — Лиля медленно наклонила голову. — Кто такие «мы»?
— Мы — семья! — повысил голос он.
— Нет, — тихо сказала она. — Мы — это я и мои решения. Всё, что относится к даче — только моё.
Он сделал шаг, схватить её за руку — привычка, попытка погасить, удержать:
— Лиль, ну пожалуйста… Давай сядем, спокойно поговорим…
— Мы говорили спокойно три года, — она вырвала руку. — Ничего не изменилось.
И тогда она произнесла то, что давно висело в воздухе.
— Я хочу развестись.
Слова повисли, как лезвие в воздухе.
Матвей побледнел. Свекровь ахнула так, будто ей на ногу уронили кирпич.
— Ты… ЧТО?! — выкрикнули они одновременно.
Лиля развернулась к ним, как скульптор, который наконец видит готовую работу:
— Раз-вес-тис-ь. Переехать. Купить свою квартиру. Жить без крика и контроля.
— Ты с ума сошла!!! — Матвей схватился за голову. — Лиля, ты что творишь?!
— То, что давно должна была сделать.
Свекровь рванулась к ней:
— Ты никуда не уйдёшь! Это дом моего сына!
— Отлично, — кивнула Лиля. — Пусть живёт с вами. А я — отдельно.
Матвей перегородил ей путь:
— Нет… Подождите… Давайте нормально… Давайте хотя бы пару дней… Я всё улажу… Я поговорю… Я всё решу…
Она посмотрела на него спокойно. Слишком спокойно.
— Ты ничего не решаешь, Матвей. Никогда. За тебя всё делает мама. А я устала жить приложением к вашему тандему.
Он опустил руки.
— Лиля… не делай так…
— Я уже сделала.
Она взяла сумку, ключи, телефон, накинула куртку. Свекровь стояла, бледная, будто кто-то выключил у неё питание.
Матвей сделал шаг к ней, слабый, отчаянный:
— Куда ты… сейчас?
— К нотариусу, — сказала Лиля. — Подписывать предварительный договор. И смотреть варианты квартир.
Она открыла дверь.
На пороге обернулась.
— И да, Матвей. Это не истерика. Это конец.
Она вышла, захлопнув дверь.
И впервые за долгое время в коридоре их квартиры стало тихо.
Лиля стояла у входа в многоэтажку, в которой снимала квартиру на пару недель, пока искала своё новое жильё. воздух был декабрьский — влажный, холодный, со вкусом наступающей зимы и городского снега под ногами. Она натянула капюшон и глубоко вдохнула. У двери под ногами лежал её чемодан, рядом — сумка с документами о продаже дачи.
Телефон завибрировал. На экране — Матвей.
Она выдохнула и взяла трубку.
— Лиль… — его голос был хриплый, будто он кричал перед этим минут сорок. — Пожалуйста… нам надо поговорить.
— Мы уже поговорили, — холодно ответила она. — Я не собираюсь возвращаться.
— Я сейчас приеду.
— Не надо.
— Надо. Я уже во дворе.
Она замерла.
— Что? С чего ты взял, что я впущу тебя?
— Потому что ты не такая. Ты не закроешь дверь перед человеком, которого три года называла мужем.
Она сжала зубы.
— Не знаю, кто тебе это сказал.
— Ты мне сама говорила. — И вдруг мягко, почти тихо: — Позволь хотя бы объясниться.
Она повесила трубку, не ответив.
И через минуту дверь подъезда распахнулась — Матвей вошёл, тряпочный пакет с документами болтался в его руках. Лицо уставшее, под глазами синяки, волосы растрёпаны — как будто он не спал весь прошлый вечер.
— Лиль… — он стоял метрах в пяти. — Я не кусаюсь.
— А я не хочу слушать оправдания, — сказала она, не двигаясь с места.
— Можно я просто скажу? — он поднял руки, будто сдавался. — Один раз. Если после этого скажешь «уходи» — уйду.
Она подумала несколько секунд… и кивнула.
Матвей подошёл ближе и остановился прямо напротив.
И тут всё началось.
Он говорил долго. Дольше, чем она слышала его говорить за весь их брак.
— Лиль… Я… я правда не видел, как тебе тяжело. — Он говорил неуверенно, ломая каждое слово. — Я просыпался — мама уже на кухне. Ты уже недовольная. Вы уже ссоритесь. И я… — он вздохнул. — Я просто убегал в работу, чтобы не влезать. Чтобы не стать между.
Лиля усмехнулась:
— А хочешь секрет? Ты и так всё время стоял между. Просто — не с той стороны.
Он кивнул, опуская глаза:
— Я знаю. Я правда знаю. И я виноват. Очень. Но я… честно… никогда не думал, что дело дойдёт до развода.
— А я думала. — Лиля скрестила руки. — Каждый раз, когда твоя мать заходила в нашу спальню без стука. Каждый раз, когда ты говорил: «Ну потерпи, она же хорошая». Каждый раз, когда я слышала, как ты на кухне ей жалуешься на меня. Да-да, слышала. Не надо удивляться.
Он побледнел:
— Ты… слышала?..
— Все стены тонкие, Матвей. Ты там рассказывал, что я «лишний стресс». Прекрасно слышно.
Он провёл рукой по лицу:
— Я был идиотом, Лиль. Я признаю. Но… может, мы попробуем хотя бы поговорить? Без криков, без мамы…
— Без мамы? — она прищурилась. — А она знает, что ты приехал?
Он отвернулся:
— Знает. Она… в шоке.
— Она уже пакует вещи, чтобы вернуться в свою хрущёвку? — с сарказмом.
— Она… Лиль, ты же знаешь, как она… Ей надо время…
— Матвей. — Она резко подняла руку. — Не начинай. Не втягивай меня снова в ваши семейные «ей надо привыкнуть». Я привыкала три года. Достаточно.
Он молчал долго. Потом посмотрел ей в глаза:
— Ты правда хочешь развестись?
— Да. — Она сказала чётко, без тени дрожи. — Абсолютно.
Он вздохнул, опустил голову.
— А дачу… ты продала окончательно?
— Да. Деньги уже пришли. Кстати, не беспокойся, я ни копейки не прошу с тебя. Твоя ипотека — твоя забота.
— Лиль, — он поднял голову, — мне не деньги нужны.
Она на секунду замолчала.
И добавила:
— А мне — свобода.
Матвей шагнул ближе.
— Можно хотя бы… последнее? — шёпотом. — Я могу тебя обнять?
— Нет.
Он замер.
Она добавила:
— Иди домой. Или куда хочешь. Но всё — закончено.
Он кивнул медленно. Настолько медленно, будто каждая миллиметровая перемена положения головы причиняла боль. Потом повернулся и пошёл к выходу.
И здесь — вдруг — появилась тень за дверью. Лиля сразу узнала силуэт. Бесспорно.
Валентина Петровна.
Она вошла, как в суд: подбородок вверх, взгляд острый, шаг уверенный.
— МАТЮША! — выкрикнула она. — И ты стоишь перед ней, как побитый ребёнок?!
Матвей закрыл глаза. Лиля вздохнула. Ну конечно.
— Валентина Петровна, я вас не звала.
— А мне всё равно! — Она встала между ними, будто защищала сына от зверя. — Ты хочешь забрать у меня сына! Хочешь разрушить семью! Я всё вижу!
— Вы ошиблись адресом, — спокойно сказала Лиля. — Семью разрушили вы. Когда решили, что вы — хозяйка в моей квартире.
— Ох, началось… — свекровь всплеснула руками. — Вот ваши стандарты… вот ваши принципы… Да если бы не я…
— Если бы не вы, — жёстко перебила Лиля, — мы бы, возможно, жили нормально.
— Я ему жизнь дала! — выкрикнула свекровь.
— А мне? — Лиля шагнула вперёд. — Мне вы что дали? Постоянные упрёки? Оскорбления? Контроль?
Свекровь задыхалась от возмущения:
— Да я… да ты…
— Да вы — тиран, — отчеканила Лиля. — И я больше не ваша жертва.
Матвей попытался влезть:
— Девочки, пожалуйста…
— Молчи! — одновременно крикнули обе.
Он отступил к стене.
Валентина Петровна снова повернулась к Лиле:
— Ты уйдёшь отсюда одна. И поймёшь, что тебе без семьи будет плохо. Что ты ошиблась!
— Нет, — Лиля сказала тихо, но твёрдо. — Плохо было там. Когда жила в вашем доме.
Свекровь замерла. Матвей стоял позади, как севшая батарейка.
Лиля взяла чемодан. Подняла.
Сказала чётко:
— Между мной и новым домом — только дверь. И я её открываю.
И пошла вверх по лестнице, не оборачиваясь.
Две недели спустя она сидела в своей новой квартире — уже почти обжитой. Белые стены — покрасили. На подоконнике — растение. На столе — коробка с документами о покупке жилья. В комнате пахло свежей мебелью и декабрьским воздухом.
Телефон снова завибрировал.
Матвей.
Она устало закрыла глаза и взяла трубку.
— Лиль… — тихий голос. — Я подписал бумаги. Всё официально.
— Спасибо.
— И… я хотел сказать… — голос дрожал. — Прости меня. За всё.
Она молчала. Долго.
— Знаешь, Матвей… — наконец сказала она. — Может, когда-нибудь мы сможем спокойно разговаривать. Но не сейчас. Сейчас — я лечу раны.
— Я понял… — он шумно выдохнул. — Если… если понадобится помощь… я всегда…
— Не понадобится.
Он тихо сказал:
— Я тебя действительно любил.
Она закрыла глаза.
— А я — себя не любила, пока была рядом с тобой. Теперь учусь.
Он молчал. Минуту, а может две. Потом сказал:
— Береги себя, Лиля.
— Ты тоже.
Она отключила телефон. Не дрогнула.
Вечером она стояла у окна. За стеклом — огни большого города, машины, люди, декабрьский снег, который ложился на крыши тонкими белыми слоями.
Она включила чайник, подошла к столу, взяла лист бумаги с мелким шрифтом договора купли-продажи. Пальцем провела по строкам, где стояла её фамилия.
И вдруг почувствовала — впервые за долгие годы — полное, спокойное дыхание.
Она прошептала:
— Это моя жизнь. И теперь — только моя.
Она улыбнулась. Настояще. Без боли.
И закрыла глаза, впервые позволяя себе почувствовать свободу.
