— Ты ничего не получишь. Поняла? Ни квартиры, ни дачи, ни даже этих грёбаных сервизов, — голос Светланы Викторовны дрожал не от слабости, а от сдерживаемой ярости.
Елена стояла в прихожей, зажимая в руке паспорт и тонкую папку с документами. На кухне пахло жареным луком и мятой — свекровь любила ставить чайник «на нервах».
— Светлана Викторовна, квартира по завещанию наполовину моя. Это не обсуждается, — она старалась говорить спокойно, но внутри всё кипело.
— По завещанию, по бумажке… — скривилась свекровь. — А совесть у тебя есть? Мой сын только сорок дней как в земле…
— В больнице, — резко поправила Елена. — В больнице, а не в земле. И слава богу, что жив.
— Жив-то жив, но кто его туда довёл? — Светлана Викторовна шагнула ближе. — Ты! Со своими кредитами, со своими загонами и командировками. Мужика замучила, а теперь ещё и квартиру делить вздумала.
— Это наше с ним общее жильё, мы покупали её вместе.
— На мои деньги! — рявкнула та. — Мой отец эту двушку когда-то приватизировал, а я дала Серёже первый взнос. А ты кто такая? Пришла, на всё готовое, и уже хозяйкой себя вообразила!
Елена молчала. Ей хотелось кричать, швырнуть этой женщине в лицо кипяток из чайника, но она знала — истерика даст противнице только очки. Она глубоко вдохнула и шагнула к двери.
— Хорошо, Светлана Викторовна. Раз по-хорошему не выходит, поговорим официально.
— Официально?! — засмеялась та, сипло, зло. — Ты мне ещё повестку пришли, невестушка! Подай в суд на старую женщину!
— Если придётся, подам, — тихо сказала Елена и вышла.
Октябрь в Подмосковье стоял мокрый и уставший. Деревья, будто старики, роняли последние листья. Елена шла по тротуару в пальто, которое промокло по плечам, и думала, как быстро рушатся семьи, если в дело вмешиваются квадратные метры.
Ей было тридцать четыре. Семь лет брака, два из них — тихого ада. Серёжа, её муж, когда-то весёлый и целеустремлённый парень, после аварии стал нервным, замкнутым. Потерял работу, начал пить «для снятия стресса», влез в долги. Елена закрывала кредиты, вытаскивала его из ям, продавала украшения.
Полгода назад они решили продать маленькую однушку, что осталась Елене от деда, чтобы вложить в ипотеку и взять трёшку поближе к городу. «Будет просторней, — говорил Серёжа, — и мама с нами поживёт». Тогда это казалось логичным. Но после аварии Светлана Викторовна не ушла. Она осталась — «помогать». И превратила жизнь невестки в войну.
— Лен, ты понимаешь, мама ведь добра тебе желает, — сказал Серёжа тогда, ещё до его госпитализации. Он лежал на диване, уткнувшись в телефон.
— Добра? — Елена усмехнулась. — Она вчера выкинула мои ботинки, потому что, цитирую, «некуда поставить кастрюли».
— Ты всё преувеличиваешь.
— А то, что она влезла в мой шкаф и перебрала бельё, — тоже преувеличение?
— Мамка просто старается навести порядок, — Серёжа раздражённо выключил телевизор. — Ты бы лучше с ней не ссорилась, ладно?
Она тогда сжала кулаки и замолчала. Бесполезно. Светлана Викторовна обожала сына и презирала всё, что рядом с ним. Елену — особенно.
После аварии Серёжу забрали в больницу — не насмерть, но серьёзно. Полгода на реабилитацию. В тот вечер, когда его увезли, свекровь сказала только:
— Я всегда знала, что ты его до добра не доведёшь.
И закрыла дверь спальни.
С тех пор они жили как квартирантки в одной квартире: чужие, молчащие, но каждая — с ножом за спиной.
Через две недели после выписки Серёжа исчез. Просто ушёл: собрал вещи и не вернулся. Телефон не отвечал. Только однажды пришло короткое сообщение: «Мне нужно время. Не ищи».
Светлана Викторовна сразу обвинила невестку.
— Он от тебя сбежал! — кричала она, стоя посреди кухни в халате. — Ты его замучила своими претензиями!
— Он взрослый человек, — ответила Елена. — Если ушёл, значит, причина в нём, а не во мне.
— Причина — в тебе, стерва!
Елена тогда впервые ударила по столу кулаком.
— Хватит! Завтра я съезжаю. И вы тоже съедете, когда Серёжа решит, кому достанется эта квартира.
Свекровь рассмеялась:
— Решит! Думаешь, он тебе что-то подпишет? Всё оформлено на него. Ты никто!
Эти слова застряли в голове, как гвоздь.
Через неделю Елене позвонил нотариус. Голос у него был деловой и бесстрастный:
— Елена Александровна? Вас просили подойти ознакомиться с завещанием, которое оставил ваш муж.
У неё перехватило дыхание. Завещанием? Он что, умер?
— Нет, — поспешно уточнил нотариус, — жив, просто оформил заранее. Приглашаем обе стороны — вас и Светлану Викторовну.
Елена пришла первой. Сердце колотилось, ладони потели. Через несколько минут вошла свекровь — в строгом пальто, сжатые губы.
— Ну, читай, — сказала она нотариусу, даже не поздоровавшись.
Тот поправил очки:
— По завещанию, составленному гражданином Грековым Сергеем Викторовичем, квартира, находящаяся по адресу… переходит в совместную собственность супруги Елены Александровны и матери наследодателя Светланы Викторовны, в равных долях.
Елена почувствовала, как земля уходит из-под ног. Половина. Только половина.
Светлана Викторовна не сдержала победной улыбки.
— Вот так, невестушка. Пятьдесят на пятьдесят. Не рассчитывай больше.
Эта «половина» стала полем битвы.
Светлана Викторовна заявила, что квартира принадлежит ей по праву, а Елена должна «уступить».
— Ты же молодая, — говорила она. — Возьми ипотеку, купи себе что-то попроще. Мне куда идти?
— В свой дом в Подольске, — спокойно отвечала Елена. — Ты же сама его сдаёшь.
— Там арендаторы, — морщилась та. — Да и ехать далеко.
Постепенно началась травля. Пропадали вещи. В холодильнике исчезали продукты. В прачечной кто-то срезал её любимое платье ножницами. Елена понимала, кто, но доказать не могла.
Однажды она вернулась с работы и обнаружила, что замки в двери заменены.
— Это моя квартира, — сказала Светлана Викторовна, выглянув в глазок. — Твоя половина — на улице.
Елена вызвала полицию. Два участковых, усталых и равнодушных, приехали через час.
— Разбирайтесь через суд, — буркнул один, глядя в потолок. — Гражданско-правовой спор.
Светлана Викторовна стояла за спиной, довольная, как кошка у миски.
Через неделю Елена подала иск о разделе имущества и праве пользования. Но параллельно начала искать квартиру, чтобы снять — хоть на время. На работе — бухгалтер в агентстве недвижимости — она знала рынок вдоль и поперёк.
В тот день, когда она просматривала объявления, в кабинет вошёл её начальник, Вадим Сергеевич.
— Что-то ищешь?
— Да, временно снять. Съехала от родственницы.
— Хочешь совет? Не снимай. Купи. Сейчас банки дают ипотеку с реструктуризацией. Ты же знаешь, как оформить всё грамотно.
Она усмехнулась:
— Мне бы сначала с той квартирой разобраться.
— А хочешь — я помогу. Мы же риэлторы, у нас свои люди в банках.
Так началось её возвращение в игру.
Через месяц у Елены уже был предварительный одобрительный лист на ипотеку — без поручителей, без мужа. И вдруг ей позвонил Серёжа.
— Лен, привет… Я слышал, мама с тобой судится.
— Слышал? — она рассмеялась. — Ты будто к этому не причастен.
— Я не думал, что всё так обернётся. Я ведь хотел, чтобы вам обеим было спокойно.
— Ты хотел, чтобы тебе было спокойно, — сказала она. — Ты всегда уходил от решений.
Он помолчал.
— Я приеду поговорить.
— Не стоит. Всё уже решено.
Она повесила трубку и впервые за долгое время почувствовала лёгкость.
Суд тянулся три месяца. Светлана Викторовна пришла с адвокатом, громкой, уверенной женщиной лет пятидесяти. Елена — со своим, молодым, но жёстким специалистом, Кириллом Петровичем.
— Истец требует выделения доли и права пользования, — спокойно сказал он. — Ответчица препятствует в доступе, заменила замки, нарушила право совместного владения.
Судья, сухая женщина в очках, кивнула.
— Будем разбираться.
Свидетелей было полно: соседи, участковый, даже курьер, который подтвердил, что невестку не пускали домой.
Через два заседания суд вынес решение: установить равные доли, предоставить каждой стороне равное право пользования помещением, обязать ответчицу предоставить ключи.
Светлана Викторовна побледнела.
— Это ещё не конец, — прошипела она в коридоре. — Ты у меня пожалеешь.
Пожалела она сама. Через месяц Елена получила от банка письмо: квартира находится в залоге, по кредиту начата процедура взыскания. Оказалось, что Серёжа, пока лечился, успел оформить под залог долю матери, чтобы «покрыть расходы».
Светлана Викторовна узнала об этом позже всех.
— Он не мог! — кричала она, глядя на бумаги. — Он не мог без моего согласия!
— Мог, — ответила Елена. — Вы обе доли оформляли через одного нотариуса, помните? Там была доверенность.
Она видела, как у свекрови задёргался глаз.
— Ты это подстроила!
— Нет. Я просто умею читать документы.
Теперь банк имел полное право продать квартиру с торгов. Елена предложила компромисс: выкупить залог полностью и оформить жильё на себя, а Светлане выплатить компенсацию.
— Сто тысяч. Это справедливо, — сказала она.
— Сто тысяч?! За мою жизнь?!
— За ваши манипуляции, — поправила Елена. — Берите или останетесь ни с чем.
Через неделю свекровь пришла к нотариусу с конвертом. Руки её дрожали, губы были обкусанные.
— Твоя взяла, — процедила она. — Но помни, карма вернётся.
— Не карма, а справедливость, — ответила Елена.
Весной она уже жила в новой квартире. Небольшая двушка в свежей панельке, с видом на пустырь и станцию метро. Тихая, светлая. На стене — белые обои, ещё пахнущие краской. На подоконнике — кактусы. Всё своё.
Серёжа писал пару раз, предлагал встретиться, но она не отвечала. Потом узнала через общих знакомых: он живёт с новой женщиной, где-то на юге. «С новой маминой знакомой», — добавили соседи. И всё стало ясно.
Иногда Елена ловила себя на том, что ей его жалко. Не как мужа, а как человека, прожившего жизнь под материнской тенью.
В конце октября, ровно год спустя после суда, в дверь позвонили. На пороге стояла Светлана Викторовна. В старом пальто, похудевшая, с тёмными кругами под глазами.
— Можно войти?
— Зачем?
— Поговорить.
Елена молча отступила. Женщина прошла на кухню, села, не снимая пальто.
— Я не буду просить прощения, — начала она. — Но я хотела сказать, что Серёжа опять в беде. Его бросила та, другая. Денег нет, живёт у знакомых.
— И что вы от меня хотите?
— Помоги ему. Хотя бы поговори. Ты ведь была ему опорой.
Елена посмотрела в окно. На улице сыпал мокрый снег.
— Светлана Викторовна, я помогала ему семь лет. Сейчас пусть он сам научится помогать себе.
— Ты черствая, — прошептала та.
— А вы — манипулятор. Мы квиты.
Светлана Викторовна поднялась. На секунду в её взгляде мелькнуло что-то человеческое — усталость, страх, сожаление.
— Я не думала, что всё закончится так, — сказала она тихо.
— Я тоже, — ответила Елена.
Свекровь ушла.
Через неделю пришло письмо из суда — уведомление о снятии залога: кредит выплачен полностью. Елена положила его в ту самую папку, где хранились все бумаги, с которых всё началось.
Она включила чайник, достала из шкафа старую чашку — ту, что когда-то принадлежала свекрови. На дне трещина, но форма красивая.
«Половина, — подумала она, наливая кипяток. — Половина квартиры, половина жизни. Остальное — вычеркнуто».
Телефон завибрировал: сообщение от банка — остаток задолженности обнулён, счёт закрыт.
Она улыбнулась. На душе было пусто, но спокойно. За окном октябрь снова мыл город дождём. Где-то далеко, возможно, Серёжа снова придумывал, как оправдаться перед матерью. А Елена впервые за годы чувствовала, что ничего никому не должна.
