— Ты издеваешься?! — Артём швырнул на стол старую черную папку с документами, так что она раскрылась, и счета, распечатки, липкие квитанции разлетелись по кухне. — Ты мне хочешь сказать, что денег нет? В конце декабря? Перед праздниками?!
Маша стояла у плиты, держала в руках ложку и мешала остывающий суп для дочери. В окно било холодное синее предвечернее небо. На подоконнике лежала гирлянда, ещё не включённая: Маша хотела украсить квартиру к Новому году, но руки так и не дошли.
Она медленно повернулась к мужу.
— Не «нет». А «мало». И это разные вещи.
— Да что ты говоришь! — Артём схватил один из листков, потряс им перед её лицом. — Двадцать три тысячи! Двадцать, мать его, три! Ты понимаешь, что это?
— Понимаю. После твоих трат на «офисные нужды» много не оставалось.
Маша говорила спокойно, почти уставшим голосом, но внутри неё всё дрожало. Слова хотели вырваться наружу толпой — про долги, про очередную «командировку», которая оказалась посиделками в баре, про то, что он опять сорвал ремонт в комнате у дочери. Но она удержалась.
Артём побагровел.
— Ты мне сейчас хочешь выкатить предъяву?! Серьёзно? Перед самым Новым годом? — он запрокинул голову, рассмеялся коротко, зло. — Маша, может, ты забыла, но у человека, который работает в продажах, есть понятие «репрезентативные расходы». Я работаю с людьми! Я должен выглядеть как человек, который может позволить себе нормальную жизнь!
— Я тоже работаю с людьми. — Маша поставила кастрюлю на огонь и убавила газ. — Только это не даёт мне права тратить деньги, которых нет.
Артём прошёлся по кухне, заглянул в холодильник как будто в поисках аргументов. Там стоял контейнер с вчерашней гречкой, баночка варенья, пара яиц, молоко, коробка с лечением для дочери — Настя снова кашляла.
Артём громко захлопнул дверцу.
— Ты специально всё драматизируешь. Ты же знаешь, что у мамы юбилей. Шестьдесят! И она ждёт, что мы приедем в нормальном виде. Не вот так, как ты ходишь: в рабочей куртке и с этими вечными кругами под глазами.
Маша медленно вытерла руки о полотенце.
— И что она хочет на юбилей?
Он посмотрел на неё как на глупую.
— Подарок. Нормальный подарок. Она сказала — хоть раз в жизни хочет получить то, что будет не стыдно показать людям. И ещё… — он замялся. — Чтобы мы пришли как семья. Ну, ты понимаешь… Улыбки, настроение, чтобы Настя была нарядная…
— Артём, — Маша устало опустилась на табурет. — Ты обещал, что этот раз ты сам купишь подарок. Сам. Я не вытяну. Реально не вытяну.
— Да ты что, не понимаешь? — он сунул ей в руки свой телефон. — Смотри! Я выбрал ей браслет. Золотой. С камнями. Она мечтала!
Маша глянула на экран. Браслет стоил почти столько, сколько она зарабатывала за месяц.
Она закрыла глаза.
— Нам нечем платить за садик в январе. Ты понимаешь?
Артём отмахнулся.
— Я подработаю. Чего ты вечно вязнешь в проблемах? Можно жить легче!
Тут Маша сорвалась — впервые за долгое время.
— Легче? ЛЕГЧЕ?! — она поднялась. — Да я три месяца подряд брала смены, чтобы у нас была нормальная подушка на праздники! Чтобы у Насти был костюм на утренник! Чтобы, чёрт возьми, мы могли не брать в долг перед Новым годом! А ты всё сжёг за месяц! На свои «репрезентативные» бургеры и новые кроссовки!
Он шагнул к ней.
— Не перегибай.
— Я не перегибаю! — она ткнула пальцем в стол. — Ты хочешь подарок маме? Бери и покупай. Хочешь поехать на её юбилей? Едь. Но за мои деньги ты этого больше не сделаешь.
Лицо Артёма дернулось.
— Ты мне угрожаешь?
— Нет. Я ставлю точку. Я задолбалась быть дойной коровой.
Артём резко ударил кулаком по столешнице — так, что банка с вареньем качнулась.
— Да эта твоя зарплата — это копейки! Ты без меня бы давно…
— Давно что? — Маша нахмурилась. — Сдохла? Пропала? Умоляю, скажи.
Он не сказал. Отвернулся.
В этот момент из комнаты вышла Настя — в пижаме, с растрёпанными волосами, сонная.
— Ма-аам, а вы что ругаетесь? — подёргала она Машу за руку.
Маша присела, провела ладонью по дочерним волосам.
— Мы разговариваем, Насть. Всё хорошо. Иди мультики включи.
Настя ушла, но обернулась пару раз, будто боялась, что родители сейчас ударят друг друга.
Артём раздражённо забрался в прихожую, схватил куртку.
— Куда ты? — спросила Маша, хотя знала ответ.
— В бар, блядь! Там хоть люди нормальные, а не истерички. И да — я подарок куплю. Какой хочу. Считай, что ты к нему отношения не имеешь.
Он вышел, хлопнув дверью так, что на вешалке упала шарф-набор Маши, который она купила дочери к Новому году.
Маша долго стояла, слушая, как в подъезде гаснут его шаги.
Она знала: это не просто ссора, а точка невозврата.
Она убрала документы в папку. Потом вытащила ещё одну — ту, что хранила в шкафу, на верхней полке, где Артём никогда не рылся.
Там лежали распечатки банковских движений за последние полтора года.
Она открыла первую страницу — и чувство, которое она пыталась давить в себе неделю, снова подняло голову.
Платежи. Кафе. Магазины одежды — женской. Салоны красоты. Отели.
Она смотрела на суммы и чувствовала, как внутри поднимается что-то тяжёлое, ледяное.
«Может, я всё неправильно поняла… Может, он правда встречается с клиентами…»
Но потом — номер карты. Последний его «случайно оставленный» чек.
Имя.
Не её.
Не клиентки.
Не коллеги.
Имя женщины, которая звонила ему уже год — «близкая подруга семьи».
Марина.
Подруга… ага.
Маша закрыла глаза.
Холод подступил к горлу.
Она встала. Вынула телефон. Прокрутила список контактов.
Нашла номер Марины.
Заколебалась секунду.
Нажала вызов.
Гудок. Второй. Третий.
Ответили почти сразу — на фоне был смех, музыка, звон бокалов.
— Алё? Маш? — голос был слишком веселый, слишком легкомысленный. — Ой, привет! Чего звонишь?
Маша вдохнула.
— Марин, ты сейчас где?
— А я… — та замялась, потом рассмеялась. — Да мы тут сидим с ребятами! Почти корпоратив. Ты же знаешь, декабрь, все гуляют…
— А Артём с тобой?
От тишины в трубке у Маши зачесались пальцы. От тишины, длиной в долю секунды, но очень красноречивой.
— Что? Артём? Нет, конечно. С чего ты…
— Я спрашиваю последний раз. Он с тобой?
Марина нервно хихикнула.
— Маш… ну, чё ты начинаешь? Он взрослый мужик, мало ли где он…
— Понятно, — Маша нажала отбой.
Немного постояла. Потом подошла к окну. Снизу улица блестела мокрым асфальтом, фонари отражались в талом снегу. Внизу шёл поток людей: кто-то тащил мандарины, кто-то ёлку, кто-то подарочные пакеты. Город жил ожиданием Нового года — запахом хвои, сырости, жареными орешками у метро.
А у неё внутри — чёрная дыра.
Настя снова выглянула из комнаты.
— Мам, я мультики включила… а папа скоро придёт?
Маша улыбнулась дочери — той мягкой улыбкой, которой у неё почти не осталось.
— Скоро, Насть. Иди, я сейчас подойду.
Когда ребёнок ушёл, Маша села на кухню, взяла чайник, налила кипяток в чашку.
Ей нужно было два дня — она знала.
Два дня, чтобы собрать доказательства. Два дня, чтобы подготовить всё.
Потому что Артём не только изменял.
Он таскал деньги. Месяцами.
И делал это втайне, так, чтобы всё выглядело «как обычно».
Он считал её тупой.
И Маша решила: пусть Новый год покажет, кто здесь тупой на самом деле.
Её план был прост. Жёсткий. И окончательный.
Она встанет рано завтра, отвезёт Настю в садик, потом поедет туда, куда Артём точно не ожидает — в одно место, где она сможет получить то, что перевернёт всю их жизнь.
И на юбилее свекрови — а он через два дня — она сделает подарок, который точно все запомнят.
Но это будет не браслет.
И не красивый жест.
Это будет правда.
Грязная, прямая, холодная — как декабрьская Москва.
Она поднесла чашку к губам, но чай уже остыл.
Маша смотрела в окно и понимала: ночь будет длинной.
Утро началось так, будто Маша не спала вообще. Вернее, она почти и не спала — только проваливалась в полудрёмы, где всё время слышала хлопок двери, гулкий смех Марины, и видела, как Артём уходит всё дальше и дальше.
Когда будильник пробил 6:30, Маша уже сидела за столом, одетая, с собранными в папку документами. На улице было ещё темно, фонари лили тёплый свет на снег, который за ночь снова подмёрз.
Настя проснулась, когда Маша застёгивала ей куртку.
— Мам, а папа приехал? — спросила она, зевая.
Маша натянула дочке шапку.
— Приехал, — соврала она. — Спит. Давай тихо выйдем.
Пока они шли к саду, Маша чувствовала странное облегчение: будто каждая минута приближала её к концу многолетнего марафона вранья, терпения и бесконечного «ну ладно».
Она сдала Настю воспитательнице, поцеловала в макушку — и через час уже стояла в коридоре знакомого здания с серыми стенами и мягкими диванами.
Она зашла в кабинет.
— Вы по записи? — подняла голову женщина за компьютером.
— Да. На девять. Фамилия такая-то.
— Документы принесли?
Маша положила на стол толстый файл.
Женщина покивала, начала перелистывать.
— Комментарии, распечатки, транзакции… да, вижу. Всё в порядке. Вы уверены, что хотите… — она подняла глаза. — Именно так?
Маша глубоко вдохнула.
— Уверена.
Подписала бумагу.
Потом вторую.
Потом заявление, где стояла формулировка, от которой внутри будто защёлкнулся замок.
Женщина спрятала всё в папку.
— В течение нескольких дней всё оформим. Но если вы хотите ускорить подачу… у вас есть повод?
Маша кивнула.
— Юбилей у свекрови через два дня. Муж планирует сделать «подарок». Я хочу сделать свой.
Женщина чуть приподняла бровь, но ничего не сказала.
Когда Маша вышла на улицу, дул колючий январский ветер. Снег поскрипывал под сапогами. Она остановилась у угла, достала телефон.
Артём прислал два сообщения:
1. «Ты где?»
2. «Почему дома нет завтрака?»
Маша улыбнулась — коротко, устало.
Она ответила всего одно:
«Готовлюсь к празднику.»
Через секунду — вызов. Она не взяла.
Вечером, когда Артём вернулся, он был злой и, судя по голосу, немного похмельный.
— Маш, можно я войду без твоих спектаклей? — бросил он с порога.
— А я тебе не мешаю, входи.
Он прошёл на кухню, бросил пакет с продуктами — там был сыр, дорогая колбаса, две бутылки вина.
— На юбилей нужно что-то нормальное привезти. Мама моя не любит всякую дешевку.
Маша поставила на стол кружку с чаем.
— Да? А ты точно уверен, что хочешь туда ехать?
Он обернулся.
— Это что значит?
— А то и значит. Может, ты хочешь поехать не со мной, а… скажем, с Мариной? Или с «ребятами»?
Щёки Артёма покраснели почти моментально.
— С чего ты вообще берёшь это имя? Мы просто дружим. Ты сама знаешь!
— Я знаю, что вы слишком много «дружите». И слишком дорого.
Он шумно выдохнул.
— Маша, давай без ревности, ладно? Я взрослый человек. Ты тоже. Люди имеют право общаться.
— Общаться — да. Тратить семейные деньги — нет.
Он резко сел на стул.
— Опять начинаешь! Господи… да что с тобой стало? Ты всегда была нормальной. Улыбалась. Не цеплялась за копейки. А теперь ты какая-то… — он махнул рукой. — Как чужая.
Маша присела напротив.
— А может, это не я изменилась?
Он смотрел на неё сверху вниз, как будто искал в её лице привычную покорность. Но там было только спокойствие.
— Ладно, — он встал. — Поедем на юбилей, сделаем всё красиво. И хватит этой драмы.
— Поедем, — Маша кивнула. — Я тоже готова к празднику.
Наступил день юбилея.
Маша одела Настю в белое платье, заплела две косички, надела новые туфельки. Дочка была счастлива — она обожала красивые платья, даже если не понимала, что за шторм творится между родителями.
Артём крутился у зеркала, поправляя рубашку.
— Всё должно пройти идеально. Я маме такой подарок взял… — он улыбался самодовольно. — Она офигеет.
— Уверена, — тихо сказала Маша.
Доехали они быстро — свекровь жила в загородном доме. На въезде всё было украшено гирляндами, рядом горел мангал, приехали родственники, соседи, даже какие-то коллеги Артёма.
В гостиной стоял длинный стол. Все радостно гомонили, смеялись, пили шампанское. В центре сидела Маргарита Павловна — свекровь — нарядная, счастливая.
— Ой, мои приехали! — она встала, обняла Машу, Настю, Артёма. — Как я рада, что вы вместе!
«Пока вместе», — подумала Маша.
Когда все расселись, тосты посыпались сразу. Смех заполнял комнату, запах еды смешался с ароматом хвои и корицы.
Артём поднялся, постучал по бокалу.
— Мамочка, — он улыбнулся, — у меня есть подарок. Такой, который ты заслуживаешь.
Он достал коробочку. Золотая, с бантом.
Вся комната «ахнула».
Маргарита Павловна открыла — браслет сверкнул камнями.
— Ой, какой же… Артём! Сынок! Ну… — она всхлипнула.
Артём сиял. Все хлопали.
И тут Маша встала.
— Можно и мне сказать пару слов? — её голос был спокойным, но в нём было что-то, что заставило замолчать полкомнаты.
Артём повернулся.
— Маш, может, потом? Сейчас мама…
— Сейчас, — повторила она. — У меня тоже есть подарок.
Она достала из сумки тонкую папку — ту самую.
Поставила на стол перед свекровью.
Все переглянулись.
— Это что? — спросила Маргарита Павловна, удивлённо трогая край папки.
Маша расправила плечи.
— Это документы. На развод.
В комнате стало так тихо, что было слышно, как кто-то уронил вилку.
Артём побледнел.
— Ты с ума сошла?!
— Нет. — Маша развернула папку. — Здесь — выписки с его счета. Список трат за последние полтора года. Отели, кафе, магазины. Вот платежи Марины. Вот совместные поездки. Вот чеки за кольцо, которое не я носила.
Марина, сидящая через стол, поперхнулась вином.
— Это… это не так! — выкрикнула она.
— Правда? — Маша подняла глаза. — Ты хочешь сказать, что он не проводил у тебя три ночи в ноябре? Что он не переводил тебе деньги двадцать третьего числа? Или что вы не были в том spa-комплексе в сентябре?
Марина открыла рот, но ничего не сказала.
Артём шагнул к Маше.
— Хватит! Это семейное! Ты что творишь при людях?!
— Я? — Маша взяла документы, подняла их выше. — Это ты что творил при людях. И за их деньги.
Свекровь медленно села обратно.
— Артём… это… правда?
Он молчал.
Маргарита Павловна захлопнула папку и отстранилась от сына как от чужого.
Маша глубоко вдохнула.
— Я не собираюсь больше быть статистом в спектакле про «идеальную семью». Я подаю на развод. И да — я хочу, чтобы ты слышал это не на кухне, где можно всё замять. А здесь. При своих родственниках. Потому что ты делал всё это тоже не один.
Артём шагнул ближе, шипя:
— Ты уничтожаешь мою репутацию.
— Нет, — Маша ответила спокойно. — Ты её уничтожил сам.
Потом она взяла Настю за руку.
— Мы поедем домой. Поздравьте маму без нас.
Она посмотрела на свекровь.
— Простите, что так. Но я устала молчать.
Маргарита Павловна только кивнула — глаза у неё были влажные, но не от Машиных слов.
Артём попытался что-то сказать, но его перекрыли сразу трое родственников, которые набросились с вопросами.
Маша прошла к выходу, слыша за спиной шум, крики, ссоры, хлопанье дверей.
Когда они вышли на морозный воздух, Настя сжала её пальцы.
— Мам, папа с нами не поедет?
Маша присела возле дочери.
— Нет, солнышко. Папа останется. Но мы всё сделаем так, чтобы тебе было хорошо. Я обещаю.
Настя кивнула, немного растерянная, но спокойная — дети чувствуют правду лучше взрослых.
Они сели в такси. Город промелькнул в окне: гирлянды, ёлки, снег, тёплые витрины магазинов. Было странное ощущение — как будто вокруг шёл праздник, а внутри у Маши начиналась новая глава.
Болезненная. Но честная.
Она посмотрела на дочь, на её маленькие руки, уткнула ей пальто лучше на плечи.
И впервые за много дней почувствовала: она может вдохнуть.
Глубоко.
Без страха.
Этот Новый год будет другим.
Но — наконец-то — правильным.
