— Ты меня совсем не уважаешь! — крикнула Алина, бросив на стол мокрую тряпку. Вода брызнула на кафель, на шкафчик, на стопку немытой посуды. — Сколько можно терпеть твои выкрутасы, Максим?
— Какие выкрутасы, — спокойно, почти с усмешкой ответил он, не отрываясь от монитора. — Я просто сказал, что ужин пересолила.
— Да? А то, что ты орёшь на меня вторую неделю подряд — это тоже про соль, да?
Максим пожал плечами. — У тебя всё через край, Алин. Или плачешь, или кипятишься. С тобой невозможно разговаривать.
Она замерла, держа тряпку в руке, и вдруг почувствовала — всё, предел. Воздух в кухне стоял густой, как клей. За окном висело серое небо — ноябрьское, тяжёлое, промозглое. В батареях шумело, чайник шипел на плите, а между ними стояла глухая стена непонимания.
— Знаешь, — выдохнула она, — я ведь всегда думала, что ты нормальный человек. Спокойный, уравновешенный. А оказалось — просто трус.
— Это ты мне сейчас что сказала?
— То, что слышал.
Максим встал. Не резко, не грозно — просто встал, отодвинув стул. И эта его холодная манера выводила её больше, чем крик.
— Алина, я устал от твоего постоянного раздражения. Тебе всё не так — я не так говорю, не так ем, не так смотрю. Может, дело не во мне?
— Конечно, — горько усмехнулась она. — Во мне. Всё во мне. Я и квартиру купила “не вовремя”, и живу “неправильно”, и свекровь твою терплю “не так”.
Максим нахмурился, отвернулся к окну. — Опять мама. Ну сколько можно? Она просто беспокоится.
— Да она меня ненавидит, Максим!
— Не говори глупостей.
— Да ты послушай себя! — Алина шагнула ближе. — Каждый раз, когда она приходит, ты молчишь, как мальчик. Она меня оскорбляет, а ты сидишь в комнате за своим компьютером, будто тебя это не касается!
— Потому что я не хочу скандалов.
— А я хочу, да?
Он вздохнул, сел обратно, щёлкнул мышкой. И этот щелчок — короткий, сухой — прозвучал громче любого крика.
Алина прошла к окну. За стеклом медленно кружились редкие снежинки — первые в этом году. Ещё вчера лил дождь, а сегодня уже пахло зимой. Город засыпал в тумане, фонари размывались в желтоватом мареве.
— Знаешь, — тихо сказала она, не оборачиваясь, — я ведь не просила от тебя роскоши. Только поддержки. Чтобы хоть раз ты сказал своей маме: “Мама, хватит. Это моя жена”.
Максим хмыкнул. — А ты уверена, что заслужила эти слова?
Она медленно повернулась. — Что ты сейчас сказал?
— Ну а что? Ты постоянно жалуешься. Всё время чем-то недовольна. Ты думаешь, со мной легко?
— С тобой? — она рассмеялась, но смех вышел нервный, сорванный. — Максим, ты два месяца сидишь без нормальных заказов, и я тяну нас одна. Я оплачиваю ипотеку, счета, продукты — всё. И при этом слушаю от твоей матери, что я “никудышная жена”.
Он резко закрыл ноутбук. — Не начинай.
— Я не начинаю, — Алина положила руки на спинку стула. — Я заканчиваю.
— Что — заканчиваешь?
— Терпеть всё это.
Тишина. Только за окном шумел ветер, срывая последние листья с деревьев.
Максим смотрел на неё, будто не верил, что это говорит та самая Алина, спокойная, тихая, та, что раньше избегала ссор.
— Ты серьёзно?
— Более чем.
Он усмехнулся. — Ну конечно. Опять обида, слёзы, а потом позовёшь обратно.
— Не позову.
Максим подошёл ближе, заглянул ей в лицо. — А что ты без меня будешь делать, Алин? Тебе ведь скучно одной. Ты сама говорила.
— Лучше скучно одной, чем вот так, — кивнула на него. — Постоянно чувствовать себя виноватой за то, что я вообще живу.
Он отвернулся, достал телефон, что-то пролистал. — Ладно. Я пойду к маме. Может, остынешь.
— Иди.
— Не останавливаешь?
— Нет.
Максим бросил короткий взгляд на прихожую, будто прикидывал, стоит ли брать сумку. Потом пожал плечами, взял куртку и вышел. Дверь хлопнула, в квартире сразу стало слишком тихо.
Алина стояла посреди кухни и слышала, как внутри что-то ломается. Не громко, не резко — а как будто внутри старой стены треснула штукатурка.
В тот вечер она не стала ужинать. Просто села у окна с чашкой чая, смотрела, как снег липнет к стеклу. Телефон звонил несколько раз — Катя, подруга, но Алина не брала. Не могла. Слов не было, только пустота.
На кухне стояла стопка грязных тарелок, недопитый чай Максима, на стуле — его свитер. Она не выбросила, просто перевесила на спинку, как будто ждала, что он вернётся и наденет. Но не вернулся.
К полуночи она убрала посуду, протёрла стол, включила настольную лампу и открыла ноутбук. На экране — таблицы, счета, остатки на карте. Ипотека, коммуналка, расходы. Всё тянулось ровно, но тяжело. Как канат, который она тащила одна.
“А может, и правда — я слишком гордая?” — мелькнула мысль. — “Может, надо было промолчать, переждать?”
Но потом вспомнились слова: “Ты уверена, что заслужила?” — и внутри всё закипело снова.
Нет, молчать она больше не будет.
На следующее утро позвонила Катя.
— Ну ты даёшь, — без приветствия сказала подруга. — Он у тебя что, окончательно ушёл?
— Вроде того, — тихо ответила Алина.
— И ты его не собираешься возвращать?
— Нет.
— Молодец, — Катя выдохнула. — Хотя я думала, ты опять дашь слабину.
— Я тоже думала. Но нет.
— И что теперь?
— Жить. Как-нибудь.
Катя помолчала. — Слушай, я тут подумала. Если что, приезжай ко мне на выходные. Переключишься.
— Спасибо, Кать, но я пока останусь дома.
Она положила трубку и вдруг поняла — впервые за долгое время не боится тишины.
Однако уже вечером под окнами послышался знакомый голос. Громкий, резкий, с металлическими нотками. Людмила Петровна.
— Али-и-ин! Ты дома?
Алина замерла у двери, сжимая ручку чайника. Сердце сразу забилось чаще.
— Я знаю, что ты дома! Открой!
Голос поднимался всё выше, переходил почти на визг.
Алина выдохнула, пошла к двери и открыла.
На пороге стояла свекровь — в пуховике, с надвинутым на лоб капюшоном, с сумкой через плечо. Лицо красное, глаза сверкают.
— Что ты себе позволяешь? — закричала она с порога. — Ты моего сына выставила из дома, как бродягу!
Алина устало оперлась о дверной косяк. — Людмила Петровна, он сам ушёл.
— Сам? Да он пришёл ко мне весь в расстроенных чувствах! Я думала, у него сердце не выдержит!
— Не преувеличивайте, — холодно ответила Алина.
— Не смей со мной так разговаривать! — свекровь шагнула ближе. — Ты думаешь, если купила квартиру, можешь вытирать об него ноги? Да если бы не мой Максим, кто бы на тебя вообще посмотрел?!
— Людмила Петровна, — Алина подняла руку, — хватит. Я не собираюсь слушать оскорбления в собственном доме.
— Ах, в собственном? — передразнила та. — Ещё посмотрим, чей он.
— Что?
— А то, что квартира была куплена в браке! — торжественно выдала свекровь. — Значит, половина — моего сына!
Алина не выдержала — засмеялась. Долго, тихо, как будто услышала старую глупую шутку.
— Вы серьёзно?
— Абсолютно.
— Квартира куплена за два года до свадьбы. Все документы на меня. Ваш сын не вложил туда ни копейки.
— Посмотрим, что суд скажет! — свекровь тряхнула сумкой. — Мы подадим!
Алина просто кивнула. — Подайте.
Людмила Петровна стояла ещё секунду, потом резко повернулась и вышла, громко топая каблуками по лестнице.
Когда дверь захлопнулась, Алина села прямо на пол, уткнулась лбом в колени и тихо засмеялась. Смех был нервный, почти истерический, но в нём чувствовалась странная свобода.
Так закончился первый день её новой жизни — без Максима, без его матери, без жалоб и пустых оправданий. Только холодный ноябрь за окном и странное ощущение, что всё только начинается.
— Ты просто всё переворачиваешь! — выкрикнул Максим, стоя посреди кухни, как чужой человек. — Я не хотел доводить до суда, это мама настояла!
— Конечно, — спокойно ответила Алина, прислонясь к подоконнику. — Опять мама. У тебя на всё одно оправдание — мама сказала, мама велела, мама обиделась. Ты взрослый человек, Максим, тебе тридцать два, а ведёшь себя как подросток.
— Не начинай с этого тоном, ладно? — он провёл рукой по лицу. — Я пришёл поговорить нормально.
— Хорошо, — она отставила чашку. — Говори.
Он выдохнул, посмотрел на пол. — Мы подали заявление.
— Я в курсе, — кивнула Алина. — Судебная повестка уже пришла.
— Послушай… я не хочу с тобой воевать. Просто… мама уверена, что ей всё понятно. Она говорит, ты хитришь. Что ты купила квартиру на чужие деньги, и теперь скрываешь.
Алина рассмеялась коротко и зло. — На чужие? На чьи, интересно? На мамины?
— Я не знаю, — он развёл руками. — Она сказала, что проверит.
— Пусть проверяет. Пусть идёт куда хочет. У меня все документы — на руках.
Максим посмотрел на неё устало. — Ты изменилась, Алин. Раньше ты была мягче.
— Мягче — значит удобнее, да? — Она усмехнулась. — А теперь я мешаю, потому что не хочу, чтобы меня топтали.
Он замолчал. Было видно, что хотел что-то сказать, но не находил слов. На улице уже темнело — ноябрь рано забирал свет. В квартире пахло кофе и холодом от открытого окна.
— Ты хоть понимаешь, что будет? — наконец сказал Максим. — Суд, бумаги, нервы.
— Понимаю, — спокойно ответила Алина. — И я не боюсь.
Судебное заседание назначили на середину декабря. До него оставалось чуть больше месяца, и всё это время Алина жила как на взводе. На работе держалась, но вечерами ощущала, как нервы натянуты до предела.
В бухгалтерии уже знали, что у неё проблемы — кто-то из коллег подслушал разговор с юристом и пустил слух. Алина делала вид, что не замечает, но иногда ловила на себе жалостливые взгляды.
— Алин, ты держись, — говорила Ира, старшая бухгалтер. — У нас тут все через это проходили. Мужики — они как дети.
Алина только кивала. Вечерами возвращалась домой, включала радио — чтобы не было тишины, — и перебирала документы. Копии договоров, выписки, платежи. Всё складывала в аккуратную папку.
Иногда Максим звонил. Разговоры были короткие.
— Ты подумала? Может, договоримся без суда?
— Договориться можно, если обе стороны хотят мира, — отвечала она. — Но твоя мать хочет скандала.
— Она просто переживает.
— Нет, Максим. Она просто ненавидит меня.
Он молчал. И на том конце слышалось его дыхание — тихое, неуверенное. Будто он понимал, что всё рушится, но не знал, как остановить.
В начале декабря Людмила Петровна пришла на работу к Алине. Без предупреждения.
— Простите, вы к кому? — спросила охранница на ресепшене.
— К Алине Сергеевне! Я мать её мужа! — громко сказала та, так, чтобы все услышали.
Алина, услышав шум, вышла из кабинета. Сердце ухнуло. Коллеги обернулись.
— Людмила Петровна, — процедила она, подойдя. — Мы можем поговорить на улице.
— Да я и тут могу, — свекровь не снижала голос. — Людям полезно знать, какая ты аферистка!
— Тихо, пожалуйста, — Алина сжала губы. — Пойдёмте.
На улице стоял холодный ветер, воздух пах мокрым снегом. Людмила Петровна закуталась в пуховик, но глаза у неё горели.
— Я тебя предупреждаю, девочка, — сказала она, почти шипя. — Ты не выйдешь сухой из воды. Я всё узнаю. У тебя там, наверное, любовник, который помог купить квартиру. Вот и скрываешь!
Алина даже не сразу поняла, что та сказала. Потом медленно выдохнула.
— Вы совсем с ума сошли, да?
— Не смей! — свекровь ткнула пальцем в её сторону. — Ты разрушила жизнь моему сыну! Он теперь у врача ходит, давление у него!
— Может, ему стоит сходить к психотерапевту, а не к вам за советом, — спокойно ответила Алина.
Людмила Петровна побагровела. — Ты… ты ещё ответишь за всё это!
— Очень надеюсь. В суде.
Свекровь вскинула сумку и ушла, громко стуча каблуками по плитке. Алина осталась стоять. Дрожали руки, но не от страха — от злости.
Вечером позвонила Катя.
— Мне Вика рассказала, что твоя свекровь у тебя на работе устраивала концерт. Это правда?
— Правда, — устало сказала Алина.
— Вот ведь… — Катя выругалась. — А ты что?
— Ничего. Пусть. Чем больше она кричит, тем хуже для них.
Катя помолчала, потом спросила:
— А ты сама-то как?
— Плохо сплю. Но держусь.
— Слушай, — сказала подруга, — может, съезди со мной в Питер на выходные? Я к сестре собираюсь. Проветришь голову.
— Не могу, Кать. Суд через неделю. Хочу быть на месте.
— Понимаю.
Суд был в старом здании, с облупленными стенами и запахом пыли. В коридоре стояли люди — кто с папками, кто просто с пакетами документов. Алина держала свою папку крепко, будто спасательный круг.
Максим пришёл с матерью. Людмила Петровна — в ярко-красном пальто, с подбородком, выставленным вперёд. Сразу начала шептать что-то сыну, кидая в сторону Алины косые взгляды.
— Добрый день, — холодно сказала Алина.
Максим кивнул, не глядя в глаза. — Привет.
— Надеюсь, без спектаклей сегодня, — добавила она.
Людмила Петровна фыркнула. — Посмотрим, кто будет смеяться последним.
Адвокат Алины — женщина лет сорока пяти, по имени Лариса — подошла спокойно, поздоровалась и увела Алину в сторону.
— Не переживайте, всё под контролем, — тихо сказала она. — Документы в порядке.
— Спасибо, — прошептала Алина.
Когда зашли в зал, сердце колотилось где-то в горле. Судья — сухой мужчина с усталым лицом — зачитав документы, спросил у сторон, есть ли возражения.
Алина молча передала папку адвокату. Лариса чётко изложила позицию: квартира куплена до брака, оформлена на Алину, платежи шли с её счёта. Максим не вносил вклад в улучшение имущества.
Людмила Петровна всё время ерзала, перебивала.
— Да как же так, он жил там! Два года! Всё делал!
Судья поднял глаза. — Гражданка, ведите себя корректно.
Максим сидел, понурив голову. Было видно, что он сам не верит в этот иск, но сказать матери “нет” не способен.
После заседания, уже в коридоре, Людмила Петровна снова подошла к Алине.
— Ты думаешь, выиграла? Судья ещё не вынес решение.
Алина посмотрела прямо в глаза. — А вы всё равно уже проиграли.
— Это ты так думаешь.
— Нет, я знаю.
Людмила Петровна побледнела и отошла. Максим стоял рядом, растерянный.
— Алин, — сказал он тихо, — я не хотел, чтобы всё вот так…
— Но позволил, — перебила она. — Вот в этом и вся разница между “не хотел” и “не сделал”.
Он опустил глаза, будто слова ударили физически.
Вечером того же дня она шла домой по мокрому асфальту. Снег смешивался с дождём, фонари отражались в лужах. Люди спешили мимо, кто-то держал пакеты, кто-то зонты. Алина шла без зонта, просто смотрела, как капли падают на рукава пальто.
В голове крутились слова юриста: “Всё у вас по закону чисто, Алина. Они ничего не докажут.”
И всё же было тревожно. Не из-за квартиры, не из-за суда. А из-за того, что она вдруг ясно поняла: с Максимом всё кончено окончательно.
Ещё месяц назад внутри теплилась крошечная надежда — что, может быть, он одумается, попросит прощения, скажет “мама не права”. Но теперь — нет. Он выбрал сторону.
На работе Алина стала молчаливее. Катя звонила каждый вечер, но Алина часто не брала. Говорить не хотелось — хотелось просто молчать.
Иногда она включала телевизор и ловила себя на мысли: “А ведь раньше мы смотрели этот сериал вдвоём”. Потом выключала — не могла.
К середине декабря снег лёг плотным слоем. Двор под окнами стал чище, воздух — свежее. В выходной она впервые за долгое время достала из кладовки ёлочные игрушки — старые, ещё со съёмной квартиры. Долго перебирала, раскладывала по коробкам.
Телефон лежал рядом. На экране мигало сообщение от Максима:
“Алин, суд через неделю. Может, поговорим спокойно до этого? Без мамы.”
Она не ответила сразу. Только через час написала коротко:
“Не о чем.”
Но через три дня он всё же пришёл. Без звонка, без предупреждения.
— Ты что, вообще с ума сошла? — начала Алина, когда увидела его на пороге. — Ты зачем приходишь без приглашения?
— Я просто хотел поговорить. Последний раз.
— Про что?
— Про нас.
Он стоял, не снимая куртки. В руках — полиэтиленовый пакет с какими-то вещами.
— Вот. Твои книжки. Ты оставила у меня, — неловко сказал он.
— Спасибо. Ставь и иди.
— Подожди. Я… — он замялся. — Я правда не хотел, чтобы всё так закончилось.
— А как ты хотел? Чтобы я жила под твоей матерью, как под сапогом?
— Она просто любит меня, Алин.
— Любовь — это не повод разрушать чужую жизнь.
Он сел на табурет, опустив руки. — Я просто хотел, чтобы всё было спокойно.
— А получилось — война, — сказала она.
Максим вздохнул. — Может, я и правда слабый. Но я не враг тебе.
— Тогда зачем суд?
— Потому что… я не смог ей отказать.
— Вот видишь, — Алина улыбнулась безрадостно. — Ты не мой враг, но ты и не мой союзник.
Он поднял глаза — впервые за долгое время прямо, открыто. — Может, потом, когда всё закончится…
— Нет, Максим. Не потом. Всё уже закончилось.
Он кивнул, встал, медленно подошёл к двери. Открыл, постоял секунду и тихо сказал:
— Прости.
Дверь за ним закрылась.
Когда Алина осталась одна, впервые за долгое время не заплакала. Просто стояла у окна и смотрела на огни во дворе. Внизу дети лепили кривого снеговика, а кто-то из соседей включил гирлянду — маленькие огоньки мигали в темноте.
Она вдруг поняла — теперь впереди будет новая жизнь. Не лёгкая, не сказочная, но честная.
***
Суд длился недолго — всего полтора часа.
Алине казалось, что время сжалось в узкий, холодный коридор, где каждый шаг отдавался эхом.
Судья говорил спокойно, даже немного устало.
— Иск отклонить, — произнёс он, перелистывая бумаги. — Оснований для признания имущества совместно нажитым не установлено.
Эти слова прозвучали тихо, но для Алины — как удар грома.
Суд закончился.
Она выиграла.
Людмила Петровна вскочила первой.
— Это несправедливо! — выкрикнула она, и судья даже не поднял глаз. — Вы не понимаете, она его обманула!
Адвокат Лариса спокойно положила руку Алине на плечо.
— Уходим, — тихо сказала она.
В коридоре было людно, душно. Людмила Петровна всё ещё кричала, но слова терялись в гуле. Максим стоял чуть поодаль, бледный, растерянный.
Алина прошла мимо него, не останавливаясь.
— Алин, подожди… — позвал он.
Она обернулась.
— Что?
— Я… не думал, что всё так выйдет.
— А как ты думал, Максим? Что я просто отдам им квартиру и скажу “спасибо”?
Он не нашёл, что ответить. Только опустил глаза, как тогда, в кухне, когда всё начиналось.
— Ты мог остановить её, — сказала Алина тихо. — Но ты выбрал молчать.
И ушла.
После суда Алина шла домой пешком. Мороз кусал щеки, воздух был прозрачный, будто вымытый. Снег под ногами скрипел.
Она чувствовала не радость, не облегчение — пустоту.
Победа оказалась без вкуса.
Дома включила чайник, сняла пальто и впервые позволила себе просто сесть. Без мыслей, без разговоров, без планов. Только сидеть.
Телефон звякнул.
Сообщение от Кати:
“Ну? Что там?”
Алина ответила коротко:
“Всё. Выиграла.”
“Поздравляю, солнце. Теперь отдыхай. Хотя бы один день — просто живи.”
Она улыбнулась краем губ.
“Просто живи” — как будто это так просто.
На следующий день Максим позвонил.
— Можно я зайду? Без мамы. Просто поговорить.
— Зачем? — спросила Алина.
— Хочу объясниться.
Она помолчала, потом согласилась.
— Ладно. Завтра. В шесть.
Он пришёл точно в шесть. Без пакета, без бумаг — просто в старой куртке, с усталым лицом.
— Можно? — спросил он, стоя в дверях.
— Проходи.
Они сели за кухонный стол. Тот самый, где когда-то пили утренний кофе и смеялись. Теперь между ними — пустота и тишина.
Максим смотрел на свои руки.
— Я всё понимаю, — сказал он наконец. — Я проиграл не суд. Я проиграл тебя.
Алина молчала.
— Мама… она просто привыкла решать за всех. И я позволил. Я думал, если буду молчать, всё как-то само наладится. А вышло хуже.
— Да, — сказала Алина. — Вышло хуже.
Он поднял глаза. — Я не оправдываюсь. Просто… мне жаль. По-настоящему.
Алина кивнула.
— Знаешь, Максим… раньше я думала, что прощение — это когда всё забываешь. Но теперь понимаю — нет. Это просто момент, когда перестаёшь ждать, что кто-то всё исправит.
— И ты перестала ждать?
— Да.
Он кивнул, будто принял приговор.
— Я понял.
Они сидели молча ещё минуту. Потом Максим встал.
— Спасибо, что выслушала.
— Удачи, — тихо сказала она.
Он ушёл, не оборачиваясь.
После этого тишина в квартире стала другой — не тяжёлой, а чистой.
Алина убрала старые вещи, переставила мебель, перекрасила стены в светло-серый цвет.
Маленькое обновление — как символ новой жизни.
Катя приехала на выходные с пирогом и бутылкой вина.
— Ну что, теперь ты свободная женщина, — улыбнулась она.
— Похоже, да, — ответила Алина.
Они сидели на кухне, слушали музыку. Алина вдруг рассмеялась — впервые по-настоящему за много месяцев.
— Смешно, — сказала она. — Всё это время я боялась, что останусь одна. А теперь думаю — почему я вообще этого боялась?
Катя подняла бокал.
— Потому что раньше у тебя не было уверенности, что ты справишься. А теперь есть.
Зимой город стал особенно красив. По вечерам Алина гуляла вдоль реки — просто чтобы дышать. Без цели, без спешки. Смотрела, как отражаются фонари в льду.
Иногда в телефоне загоралось сообщение от незнакомого номера:
“Ты как?”
Она знала, что это Максим. И не отвечала.
Весной она получила новую должность — главный бухгалтер. Руководство отметило её “ответственность и внимательность”.
Когда подписывала приказ, подумала: “Вот, значит, какой вкус у новой жизни — не громкий, не сладкий, но настоящий.”
Катя позвала её в отпуск.
— Полетим в Грецию? Солнце, море, белые дома. Всё, как в рекламе.
Алина улыбнулась.
— Почему бы и нет.
Перед поездкой она достала с полки ту самую папку — с судебными документами. Посмотрела на неё, потом открыла окно и спокойно порвала всё на мелкие кусочки.
Бумаги улетели вниз, как серый снег.
Она стояла, глядя, как ветер уносит их, и вдруг почувствовала лёгкость.
Не победы, не гордости — а освобождения.
Через месяц, на морском берегу, Алина сидела в кафе и писала открытку Кате, хотя та была в соседнем номере:
“Наверное, всё, что я пережила, нужно было пройти. Чтобы понять — спокойствие не приходит извне. Оно приходит, когда перестаёшь защищаться и просто живёшь.Спасибо, что была рядом.”
Она улыбнулась, сложила открытку и пошла вдоль воды.
Вечернее солнце касалось моря, и волны отражали свет, будто зеркала.
Алина остановилась, вдохнула солёный воздух и подумала:
“Вот теперь — действительно всё.”
